У дверей дома их поджидала Элис Шеридан. Это была невысокая, стройная, бледнолицая женщина, скромно одетая в квакерском стиле. Увидев приближавшихся, она кликнула своих дочерей, семнадцатилетнюю Абигейл и десятилетнюю Бетси, и велела им достать из сундуков побольше одеял. На Лилли она обратила внимание лишь после того, как Нэд положил свою завернутую в одеяло ношу на обшитый тесьмой ковер.
Мокрые длинные волосы Лилли прилипли к спине. Лицо и руки ее были синими от холода, а на белом горле виднелись странные синяки. Нэд посмотрел на ее тонкую, костлявую фигуру, на темные прямые брови и длинные загнутые кверху ресницы, темными полумесяцами касавшиеся щек. Он отметил ее красоту, смертельную бледность и полную неподвижность, убедившую его в том, что все усилия были напрасны.
– Да она еще совсем девочка! – воскликнула его мать, и из глаз ее хлынули слезы.
– Эта леди уступила место в лодке моему мужу. Она спасла ему жизнь! – вскричала молодая мать, узнав Лилли. – И пожертвовала своей собственной…
Она снова принялась плакать, ей вторил громкий плач ее малышей.
– Хватит плакать, – твердо сказала Элис Шеридан. – Девочка вовсе не умерла, но если бы это и случилось, никто в этом не был бы виноват. Кораблекрушение есть кораблекрушение.
Пока ее старшая дочь Абигейл купала пронзительно кричавших детей в ванне с горячей водой, Нэд побежал за доктором. Врач пришел быстро. Он пощупал пульс Лилли, послушал сердце, покачал головой, взглянув на синяки на шее, и сказал, что у нее шок и переохлаждение и что к вечеру можно ожидать сильной лихорадки. Нэда отправили спать в мансарду, а Лилли уложили в его постель, обложив грелками, и разожгли сильный огонь в камине. Элис осталась дежурить около Лилли.
Рано утром Нэд заглянул в комнату Лилли. Его мать дремала на стуле у камина. Он тихо подошел к кровати и посмотрел на спавшую красавицу. Под его взглядом ее отяжелевшие веки дрогнули, глаза открылись, и она спокойно посмотрела на него.
Глаза блестели от жара и казались еще более голубыми. Она была так молода, так очаровательна и так слаба, что сердце Нэда сжалось от сострадания и любви. Он хотел обнять ее и сказать, что ничего плохого с ней больше не случится, что он всегда будет заботиться о ней и нежно любить. Но ее глаза опять закрылись, и она снова погрузилась в забытье.
Нэд вернулся в тот вечер домой с двумя чемоданами Лилли и интригующей информацией, что она была мисс Лилли Молино, семнадцатилетней дочерью лорда Молино, отправлявшейся навестить свою родственницу в Новой Англии.
Обе сестры Нэда переглянулись, не сдержав удивления.
– Благородная леди! – воскликнули они, потрясенные этим известием. До этого в Нантакете не бывало знатных и богатых персон.
Как и их брат, обе сестры были голубоглазыми блондинками. Милые и скромные, погруженные в домашнее хозяйство, они были привержены простым жизненным ценностям: любви к Богу и любви к ближнему. Сочувствие, любовь и готовность отдать себя людям – это были принципы, исповедовавшиеся их родителями, естественно, ставшие их собственными. Правда, это не помешало им с благоговейным любопытством посмотреть на чемоданы Лилли.
Лихорадка у Лилли все усиливалась, температура то падала, то подскакивала вверх, ее то и дело охватывала дрожь. Бетси и Абигейл по очереди сидели у ее постели с матерью. Нэд был вынужден вернуться в Бостон, хотя ему очень этого не хотелось.
Нэду было двадцать три года, он был худощав, молод и очень хорош собой. Его густые, соломенного цвета волосы падали на светло-голубые глаза. Сильные скулы были чисто выбриты, и под одеждой играли мускулы.
Окончив школу, он работал барменом в одном из бостонских баров. Он мечтал о театре и хотел заработать деньги, чтобы поехать в Нью-Йорк. У Нэда была заветная цель – Бродвей.
И вот в один прекрасный вечер в баре появился Джекоб де Лоури. Он был завернут в широкий черный плащ, под которым виднелись переливавшаяся шелковая рубашка, перламутрово-серый шелковый галстук и изящный черный жилет. Он постучал по конторке серебряным набалдашником своей малакской трости и звонким голосом потребовал бренди.
Лицо Нэда засветилось. Он понял, что, судя по голосу и манере одеваться, это был настоящий актер. Он подал незнакомцу бренди и уважительно осведомился, кто он такой.
Это был вопрос, ненавистный де Лоури. Он глянул на Нэда и сердито нахмурил густые черные брови.
– Юноша, – холодно откликнулся он, – вам не следует спрашивать, кто я такой.
Нэд смиренно извинился и объяснил, что он только что окончил колледж и хочет стать актером.
– Таким же знаменитым, как и вы, – добавил он.
Де Лоури с интересом оглядел юного бармена. То, что он увидел, ему понравилось: с такими внешними данными можно добиться успеха. Юноша был доверчив, не искушен в жизни и вполне подходил де Лоури. Он немедленно предложил ему работу.
– Разумеется, мальчик, заработка почти не будет, – прогудел он, – но я предлагаю вам бесценную возможность научиться актерскому мастерству у мастера.
Это было осуществлением всех надежд Нэда. Он в тот же вечер бросил свою работу и вступил в труппу «Знаменитых странствующих актеров Лоури». Наконец-то он стал актером.
Труппа играла в холодных, кишевших блохами залах захолустных городишек, и Джекоб де Лоури, чье настоящее имя было Джекоб Лич, писал большинство пьес сам, с бескорыстной помощью своей жены, пышной блондинки Саши Орловой. Писали они главным образом мелодрамы и подбирали костюмы так, чтобы скрыть возраст де Лоури. Вышибавшие слезу романтические сцены сопровождались демонстрацией пышной груди Саши. Ее экстравагантные костюмы открывали зрителям чуть больше того, что позволялось приличием, в результате чего ей удавалось держать зал в напряжении.
Членов труппы де Лоури не раз арестовывали по обвинению в непристойностях, но им всегда удавалось вовремя ускользнуть из городка и больше никогда там не появляться. Если же это им не удавалось, Саше приходилось пускать в ход свои чары и убеждать обвинителей в том, что во всем виноваты сами зрители с их слишком пылким воображением.
Нэд чувствовал себя на седьмом небе от одной близости к сцене, но его смущал цинизм коллег-актеров. В особенности Жанетт Фойл, чьи увядшие прелести давно не соответствовали амплуа инженю, в котором актриса явно задержалась. Она немедленно уложила Нэда к себе в постель и за несколько недель довела до состояния изнеможения. Он почувствовал большое облегчение, когда Жанетт нашла себе нового любовника. Теперь Нэд мог снова посвятить все свое время освоению актерского ремесла. С тех пор он строго следовал совету своего друга, актера Харрисона Роббинса, не иметь любовных связей с актрисами труппы.
– Старина, отвергнутая женщина превращается в демона, – многозначительно предупредил его Харрисон.
А уж Харрисон-то знал жизнь. Это был тридцатидвухлетний мужчина с черными усами, кумир женщин. Игрок по призванию, он был алкоголиком, правда, не совсем пропащим, плохим актером и вполне компанейским парнем.
