у кухонного косяка и рассматривающего их с Лизой как нечто им никогда невиденное.
– Подглядывать нехорошо, – Аленка и сама понимала, что улыбается слишком глупо, но… Но блин, все-таки как безнадежно её положение… Один только взгляд Макса – вот такой вот, слегка недоверчивый, но восхищенный – и сердце в груди начинало размахивать юбками и плясать канкан.
– Папочка, – Лиза радостно подскочила и, чудом не свалившись с табуретки, ринулась к Максу обниматься. Макс же легко подхватил её на руки, прихватил, прижал к себе.
– Все в порядке? – одними лишь губами спросил у Аленки, и она, пытаясь не давать ходу поднявшейся в груди тоски из-за наблюдаемой семейной сцены, кивнула. Сразу было видно, что система Макса и Лизы уже устоявшаяся, уже двигается по своим законам, и так-то – вписаться в неё гармонично представлялось уж больно сложной задачей.
Какое-то странное чувство одолевало Аленку. Пусть она знала Лизу всего-то второй день. Пусть она еще толком не представляла, какая Лиза на самом деле. И все же хреново, что вот так вот у неё и Лизы не будет. Все-таки Лизе она не мама. Да и даже в самом ванильном случае – скорей всего преодолеть предубеждение к чужим тетям у неё до конца не получится. Но блин, как хотелось быть Лизе не чужой, чтобы она не воспринимала эту вот утреннюю возню с завтраком как какое-то чудо, нет – скорей как традицию. Честно-то скажем, вопреки упрямству Лиза была приятным ребенком. И не столько внешне, сколько внутренне. Все-таки чувствовалось, что вредничает она не из-за собственной избалованности, а из боязни. Страшно выходить из зоны комфорта – даже многим взрослым страшно, а что взять с шестилетней девчонки?
– А я готовила кексы, – о да, дело дошло до «похвастаться».
– Ты, золотко? – Макс неподдельно удивился.
– Да! – важно заявила девочка. – Садись, папа, буду тебя кормить.
Соленое тесто со стола сметали торопливо, изведя на упаковку аж семь пакетов. Аленка не стала мешать Лизе сиять, в конце концов, ни к чему это было. Максу наверняка не обязательно было говорить, что готовила Лиза исключительно под присмотром Аленки. Девочка бы обиделась, да и Макс бы ничего нового не узнал. И Аленка самым позорным образом сбежала, не в силах противиться одолевающей душу тоске. Заныкалась в спальню, уселась на край кровати, обняв себя руками.
Ну что же это такое? Почему так нестерпимо грустно? Почему сейчас кажется, что зря она даже пытается, что как бы она ни лезла из кожи вон – все равно Лиза ни разу не сказала, что кексы они пекли вместе, а значит ровным счетом никакого значения в глазах Лизы это ей и не придавало. Аленка ей чужая, и вряд ли что-то поменяется. А чего ты хотела, Яковлева? Присоседиться к чужому ребенку? Стать членом уже сплоченной семьи? Ага, сейчас, закатай губу обратно. Приперлась тут, на готовенькое.
– Это кто тут грустит в одиночку? – горячий шепот склонившегося к Аленке Макса обжег ухо, а сам Ольховский опустил руки Аленке на плечи, обнимая её. Теплый. Уютный. Такой, что в него захотелось срочно укутаться – авось и эта чертова беспричинная печаль исчезла бы с горизонта.
– Я не грущу, – соврала Аленка и, притворившись, что ей срочно надо протереть глаза, стерла из уголков век едва не спалившие её сентиментальность слезы, – я просто устала. С непривычки.
– Не мудрено, – Макс тихонько вздохнул и ужалил губами Аленкину щеку. Кратко. Мало. Хоть умирай.
– Прости, что свалил на тебя это все, – шепнул, осторожно поглаживая Аленкины пальцы. Он был как море – ласковое, спокойное море, и от одних только его объятий все тревоги растворялись, таяли… И все же – тоска отхлынула, но смертельно захотелось целоваться. И как с этим было жить вообще? При не спящей-то императрице.
– Лиза довольна? – тихо спросила Аленка. Это было важно – то, что Лиза сказала отцу. Потому что все-таки Аленка могла ошибиться.
– Солнечная, ты так в себе неуверенна? – Макс улыбался, и от этой его улыбки душа потекла, как оказавшееся в духовке мороженое. – Лиза не замолчала ни на минуту, рассказывая, как вы тут с ней развлекались, а ты тут сидишь и грустишь, думая, что ей не понравилось? Хочешь, позову её – и она скажет тебе спасибо? Ну, хоть за джинсы – потому что это, кстати, она отчебучила… А ты ей милосердно это спустила.
– Не надо, – торопливо возразила Аленка. Любое принуждение сейчас убило бы её усилия по смягчению Лизы на корню. И потом, нет никого честнее детей. Если Лиза захочет ей за что-нибудь сказать «спасибо» – скажет сама.
– Дурочка, – фыркнул Макс, – моя солнечная, волшебная дурочка. Я в тебя и так верил, но ты ж все равно умудрилась меня удивить. Теперь можешь загадывать свое желание, я просто обязан его исполнить…
– Любое желание? – Аленка хихикнула и запрокинула голову, роняя затылок Максу на грудь. Рядом с этим чудовищем было совершенно невозможно печалиться. О чем вообще можно было печалиться рядом с Максом?
– Ага, – Макс кивнул. – Любое-любое. Выставку я пробил, там нормально все, можно и сходить. Только скажи мне, Сан, мы тебе платье для выхода покупать пойдем или не надо?
Лишь позже Аленка вспомнила этот разговор. Лишь позже смогла задать себе нужные вопросы. А сейчас – сейчас она, прикрыв глаза, кайфовала в объятиях Макса и, в третий раз пропустив его фразу через мозг, пыталась понять её окончание. Нет, влюбленность нужно было запретить как факт… Мозги сие явление разжижало очень качественно.
24. Третья сторона
Больше всего в своей жизни Валентина Калугина не любила выскочек. Этих везучих клуш, которые умудрялись выскочить в самый неожиданный момент и увести вожделенный приз из-под самого носа Валентины. Подобные ушлые бабенки Валентину бесили до зубовного скрежета. Потому что они сводили на нет все то время, что Валентина потратила на путь к своей цели.
Годы чертовой работы! Четыре года в МГПУ, красный диплом бакалавриата, специалитет по работе с детьми дошкольного возраста. Нет, Валентина не собиралась тратить свою жизнь на работу в детском садике, отнюдь. Не для этого она проходила целую кучу дополнительных курсов, набив папочку резюме всякими сертификатами до отказа. На целую ораву не поддающихся контролю чужих детей усилия тратить смысла не было. Ну, даже если допустить, что Валя попадет в какой-нибудь частный детский сад, там все равно было слишком много работы, а «слишком много работы» – было не очень заманчиво для амбициозной девушки.
Нет уж. Цель – стать няней. В какой-нибудь состоятельной семье, с симпатичным папашей, отшибленной на
