о том должен думать настоящий бог?
Геката? Хитрая бестия, но ее предложение пришлось как нельзя кстати. Оно погасило все раздоры, к тому же как раз такой помощник ему и нужен. Работа предстоит долгая, тяжелая и даже грязная, но зато он узнает всю подноготную Олимпа. Геркулес тоже, но он половины не поймет, а тому, что поймет — никогда не сможет найти применения. Это здорово — помощь от самой Гекаты, например, Аполлон не принял бы никогда. Слишком она себе на уме.
На краю сознания беспокоила еще одна мысль. Аполлон сосредоточился — нельзя отмахиваться от интуиции. Ага… мальчишка, который видел их схватку и даже помог развести огонь. Его должен был поймать этот толстяк-жрец Аполлинор. Поймать и доложить. Доклада не было. Значит, не поймал. Значит, проблема сохраняется.
— Бранх! — громко крикнул он.
Ответом была тишина, сменившаяся шуршанием.
— Кто там? — снова закричал Аполлон. — Мне долго тебя звать, идиот?
— Папа, ты ж его в Италию отправил, — несмело ответили из передней. — Забыл?
— Тогда ты, Мегарай. Иди сюда.
Говоривший вышел на свет. Несвежий хитон, волосатые толстые руки, буйная шевелюра, плавно переходящая в топорщащуюся бороду. В бороде — какие-то крошки, одна сандалия наполовину расстегнута.
— Отправишься в Сирию. Нужно кое-что выяснить.
— Куда?
— В Сирию, болван. К людям.
Мегарай пожал могучими плечами.
— Ладно. Чего там надо?
— У меня есть доверенный жрец, Аполлинор. Я ему кое-что поручил, а он замолчал. У меня времени разбираться нет, так что вот тебе его браслет, дуй к нему, нагони на него страху и выясни, чего он там телится. Потом сразу ко мне, доложишь. Все понял?
— А что поручил?
— Кое-кого найти.
— Кого?
— Не твое дело, понял!
Мегарай шмыгнул большим носом.
— Понял. Нагоню страху, выясню, доложу.
— Приступай.
* * *
Огромное озеро ходило волнами. На него старались не смотреть — волны были странными, и это было страшнее всего. Они закручивали водовороты, поднимались и снова опадали, разбегались в разные стороны, нависали над берегом — и тут же исчезали. То тут, то там вдруг поверхность успокаивалась — словно по ней растекались лужи масла, но через мгновение все начиналось заново.
Испуганной и галдящей толпы уже не было, и Аполлон снова нехотя признал, что в этом велика заслуга Гекаты. Ну да, фактически она возложила на него вину, но она же и поставила простое условие. Если он, Аполлон, ну и Геркулес под его руководством — приведет все в норму, то и вопросы о вине и самоуправстве будут закрыты, и, соответственно, он будет без вариантов объявлен Верховным.
Вдруг что-то изменилось. Аполлон сначала и не сообразил, что — потом понял. Поле силы было спокойным и безмятежным, каким, собственно, оно было всегда — и каким на самом деле должно быть. Со стороны Большой Лестницы донеслись громкие радостные крики, а он изо всех сил припустил вперед.
Крики смолкли, потом раздались снова — на этот раз нерадостные. Посередине поля вздыбился смерч, он достал едва ли не до неба — но тут же исчез, сменившись бездонной воронкой.
— Ты что делаешь? — закричал Аполлон, врываясь в комнату, которую они с Геркулесом оборудовали под свой центр.
Геркулес не ответил. Он стоял, наклонившись над большим баком, в который окунал большое круглое зеркало. Зеркало, как живое, пыталось вырваться у него из рук, огромные мускулы Геркулеса вздувались шарами.
Аполлон подскочил к нему, на ходу выдергивая из кучи на столе два металлических прута с крючками на концах. Вставил их крест накреств отверстия в стенках бака, потом они вместе с Геркулесом прижали вторые их концы и замкнули крючки в кольца.
Отдуваясь, Геркулес уселся прямо на пол. Аполлон глянул в окно — по полю силы снова ходили волны, такие же, как и раньше. Он выдвинул ногой стул и сел.
— Ты чего делаешь? — снова спросил он. — Я же сказал, без меня ничего не трогать.
— Тебя не было, — густой бас Геркулеса словно заполнял помещение. — Я это зеркало давно заприметил. Видел ведь — получилось! Но ненадолго. Там надо его особым образом положить, чуть скривишь — начинается такое… ну ты видел.
— А если бы…
— Чего если бы? — Геркулес встал и глянул прямо в лицо Аполлону. Тот попятился. — Работать надо! Теперь мы знаем, как поле утихомирить, вот тебе и «если бы».
* * *
Женщина. Когда-то красивая, потом красоту растратившая и сделавшая это быстро и совсем не по своей воле. Оказавшаяся никому не нужной. Зарезанная и выброшенная на корм собакам. Сейчас она сидела, привалившись к стене, и смотрела на свои руки. Словно видела их в первый раз.
В каком-то смысле так оно и было. Руки, ноги, голова, все ее тело было прежним — и при этом изменилось. В чем-то неуловимо, в чем-то очень сильно.
— А чё, у них всегда так лицо меняется? — спросил из-за плеча Галга.
— А ты чего подсматриваешь?
Тот шмыгнул носом.
— Нельзя, что ли?
— Смотри, чего там. Насчет лица — не знаю. Специально не меняю, только узел штопаю, ну и по мелочи чего. Видимо, лицо отражает состояние узла. Давай на тебе проверим?
Митра ткнул пальцем в большой и твердый живот Галги, тот отскочил.
— Не, ну его. Не так уж и интересно. Это которая уже?
— Восьмая.
— В Рим пошлешь?
— Ну да. Там сейчас весело.
Галга почесался. На схимме виднелась женщина — она закончила разглядывать руки, встала, опираясь об стену. Опасливо сделала пару шагов, потом оторвалась от стены, пошатнулась, но быстро восстановила равновесие. Сделала еще два шага. Вдруг наступила на валявшийся на дороге камень, подняла одну ногу, вытянулась и замерла.
— Бойкая, — одобрительно заявил Галга. — Как назовешь?
— Так и назову.
Митра осторожно приблизил лицо к фигурке, на ладонь возвышающейся над схиммой и прошептал:
— Камарота!
Фигурка подскочила, завертела головой. Потом, успокоившись, пару раз легко подпрыгнула.
— Иди в Рим. В Рим!
Фигурка еще раз грациозно подпрыгнула, повертела головой и, словно определившись с направлением, куда-то целеустремленно зашагала.
— Дойдет?
— Дойдет, конечно. Или ты проводить ее хочешь?
Галга фыркнул, вскочил, подпрыгнул и, описав в воздухе восьмерку, втянулся в еле заметную норку в земле. Митра хмыкнул, провел ладонью над схиммой — фигурка исчезла. Он тяжело встал, прошел пару шагов. Из кустов навстречу ему вышел осел, нагруженный мешками.
— Храмы и алтари Зевса взорвались, остальные храмы олимпийцев практически не действуют. Потоки гуляют по земле, их словно что-то не пускает к Олимпу.
Осел шумно выдохнул, затряс шеей.
— Я понимаю, — ответил Митра. — Трое уже на месте. А теперь давай посмотрим, что у нас тут.
Они
