отключился,
И как мне теперь без него?»
«А ну, веселее, наука! –
Удав ему пива плеснул, –
Занятная видится штука,
Ну прямо вообще караул!
Не где-нибудь там за морями,
А вот, посмотри, прямо тут,
Во всём этом соре и хламе,
Берёзы сквозь камни растут.
В конторах и офисах сидя,
Когда-нибудь кто из людей
Чего-то подобное видел
В работе и жизни своей?
И, сколько её ни мудохай,
Природа-то наша жива!
А значит, не так всё и плохо,
Как можно подумать сперва.
Берёз этих самых немало
Осталось несломанных тут!
Они, как ни в чём ни бывало,
Средь этих развалин растут».
…Мы вспомнили, как оно было:
В апреле, полгода назад,
Удав здесь вонзал, словно шило,
Во тьму обезумевший взгляд.
Да, было темно в этот полдень, –
И рваные россыпи туч
Казались щетиной на морде,
И воздух был сер и тягуч.
Большие бетонные глыбы
В тумане, в дыму, вдалеке
Лежали, как мёртвые рыбы
На чёрном от пепла песке.
Сразиться с открытым забралом
Удав порывался с врагом.
«Эй, где ты, Ушастый, — орал он –
Сюда! Мелкой рысью! Бегом!
Посмотрим, какой ты на деле!»
Но мир этот спал крепким сном,
И только берёзы шумели
В тот миг на ветру ледяном.
А после не раз и не два он
Рассказывал нам не спеша
Про то, как в глубокий нокдаун
Его провалилась душа.
«Деревья, и те даже могут, –
Он бил кулаком по столу, –
Сквозь тьму и разруху дорогу
И к свету найти, и к теплу!»
Они его просто сразили,
Он тихо шептал, как сквозь сон:
«Наверное, только в России
Берёзы растут сквозь бетон!»
А после он к этим берёзам
Опять приходил и опять,
Он долго там, как под гипнозом,
И час мог, и больше стоять.
И, глядя в высокое небо,
Он молча судил да рядил:
«Эх, если б у нас на земле бы
С ума бы никто не сходил,
И люди нормальными были,
И этот бы их психотип
У них отражался на рыле,
Мы многое сделать могли б –
Нормальным спокойным манером,
Без всяких скандалов и склок.
Ну вот Коля Шмаков, к примеру,
Вот он-то как раз бы и мог
С его багажом-то идейным,
Ну если уж так помечтать,
Каким-нибудь важным Эйнштейном,
Профессором логики стать!
Толян бы в кино бы снимался,
Он быстро бы стал там своим.
Поклонниц бы целая масса
Толпой бы ходила за ним.
Он в плане насчёт эпатажа
Сразил бы киношную знать
И мог бы, я думаю, даже
Алена Делона сыграть,
Который, чего-то попутав
Во внутреннем мире своём,
С привычного сбился маршрута
И начал работать ментом!
Стажёр — тот и вовсе упёртый,
Он запросто в честной борьбе
Заслуженным мастером спорта
По стендовой стал бы стрельбе!»
Сто раз это слышали все мы,
Что даже хотелось зевать,
Да он и сейчас эту тему
По новой хотел развивать.
Идеи гремели, как залпы,
Внутри, в голове у него:
«Витюха в ООН6 заседал бы.
А? Как вам оно? Ничего?
____________________________
6ООН — Организация Объединённых Наций.
Ему б заграничную визу
Поставил бы в паспорт ОВИР7:
Уж раз ты похож на маркиза,
Сиди и борись там за мир!
____________________________
7ОВИР — в советское время Отдел виз и регистраций, занимавшийся, в том числе оформлением документов на выезд за границу.
По всяческим там ассамблеям
Юлою вращайся, волчком!»
Но мы ни о чём не жалеем.
Мы пиво на брёвнышке пьём.
Отнюдь не в режиме гулянки,
А с трезвых достаточно глаз
Мы две трёхлитровые банки
Сумели прикончить за час.
Витёк мою старую песню
Исполнил про древнюю Русь,
Что живы мы все, хоть ты тресни,
Вот здесь я опять отвлекусь.
Друзья мои любят браниться,
Когда мы сидим в гараже:
«Чего это ты за границу
Никак не соскочишь уже?»
Вопросы, как острые гвозди,
Впиваются мне в мозжечок:
«Такие, как ты, для чего здесь?
Езжай за бугор, дурачок!
Башкой пораскинь. Ну чего ты
Не хочешь туда укатить?
Неужто тебе неохота
Жар-птицу за хвост ухватить?
Неужто в чужой стороне ты
На стену полезешь с тоски,
Что русских берёзок там нету,
Хоть сам себя рви на куски?»
Трудна моя в жизни дорога.
Куда ты вокруг ни взгляни,
Её ужасающе много,
Любой всевозможной …
И, значит, заламывать руки,
Покинув родные края,
По поводу горькой разлуки
С Отчизной — такому, как я,
Большущему сильному зверю
Резона особого нет.
«Я в грусть по берёзкам не верю», –
Сказал мой любимый поэт.
Но я про другие берёзы
По случаю выскажусь тут,
Про те, что в жару и в морозы
Не ведая страха, растут
На свалках, складах и промзонах
Под вой очумелых ветров,
Сквозь грязь на обломках балконов
Разрушенных старых домов,
Сквозь ржавчину и паутину,
Кирпичную крошку и пыль,
Развалины, слякоть, трясину,
Болотную чёрную гниль, –
Берёзы, которые к свету
Сквозь серую ломятся твердь.
Я вижу: им удержу нету.
Они прорастают сквозь смерть.
Немало по всяким Европам
Поездил я и полетал,
Прошёл по нехоженым тропам,
Своим там, однако, не стал.
Я там за границей психую,
Не пью ни ликёр, ни коньяк,
По белым берёзам тоскую –
По тем, что растут на камнях.
Тоскую по нашим ребятам,
С кем раньше я вместе служил,
Где каждый мне другом и братом
В те годы далёкие был.
В Нью-Йорке по Бруклину, Бронксу
Бывало, один по ночам
Гулял я, а после зарёкся,
Я даже слегка осерчал,
Что не с кем в полтретьего ночи
Стакан за здоровье махнуть, –
Не сразу, но всё же схлопочешь,
Когда про особый наш путь
Поведать случайным прохожим
С какого-то вдруг бодуна
Решишь — ведь должна же им всё же
Понравиться наша страна,
Когда не …к им какой-то
Расскажет про это, а я!
Застрелят-то вряд ли из кольта,
Но спросят: «А ты на фига
Сюда в это время припёрся?
Иди, куда шёл, у-лю-лю!»
Люблю я Нью-Йорк и нью-йоркцев,
Но Щукино8 больше люблю –
____________________________
8Щукино — район в Москве.
Безудержно, страстно и пылко.
Пусть я не какой-нибудь лорд,
Во мне есть особая жилка:
Я местный, и я
