предлагал мне к нему переехать. Я отказывалась. Здесь мой дом, наш дом, мой и бабушкин. Он старался понять, но все твердил о том, как мне нужно, чтобы кто-то был на расстоянии вытянутой руки – это его слова…. В октябре мы разговаривали, и папа сказал, что соседи по лестничной клетке сдают квартиру, и если я согласна переехать, он ее снимет. Я сказала, что подумаю»
«Сказала, что подумаешь?» – повторил Юрий; его ладони пересохли от собачьей шерсти.
«Да. А две недели назад папа опять позвонил и спросил, снимать ему квартиру или нет… Я поняла, что он уже все сделал. Деваться некуда. Я согласилась. Значит, на то Божья воля. Мне действительно надо уехать. Мне давно надо было. Я плохо справляюсь – это и Костя подтвердит, и папа заметил… Кстати, ты ему понравился»
«По-моему, ты справляешься сносно», – сказал Юрий.
Таня смотрела на него со страхом, как на вооруженного ребенка.
«Спасибо тебе, – сказала она старательно, – Если бы не ты, я бы никогда не собралась»
«Так ты уезжаешь от меня?»
Юрий передернулся: даже голос был какой-то пошлый, бесстыдно высокий.
«Не от тебя, а из-за тебя», – также старательно сказала Таня.
Теперь он должен был сделать нечто еще более пошлое, чего никогда прежде осознанно не делал.
«И от бабушки?»
Таня сложилась пополам, закрыла руками голову и зарыдала.
Юрий сел рядом. Он занес ладонь, чтобы провести по ее спине от верхнего позвонка, над которым лежала серебряная цепочка, к пояснице, и усмехнулся, вспомнив, что только что именно так гладил Батона.
«Прости. Я нарочно»
Таня с силой кивнула, не распрямляясь и не убирая рук.
…Все кончилось.
«Ты возьмешь Батона?», – спросила Таня с закрытыми глазами.
«Возьму»
Портрет Татьяны Дмитриевны светился желтоватой белизной паспарту. Светился Танин лоб, поблескивали губы и цепочка.
Юрий представил, что Татьяна Дмитриевна его мать, Костя – сын, Таня – дочь; что он родился и вырос в этой квартире.
«Мне хотелось бы, чтобы ты была моей дочерью», – сказал Юрий.
Таня открыла глаза и потрогала его волосы, осторожно, как будто не узнавала.
…«Надо одеваться. Папа может придти с минуты на минуту»
«Как будто нам с тобой по семнадцать лет, правда?» -улыбнулся Юрий.
Они заманили Батона Таниной новой меховой шапкой, Юрий снарядил его и временно оставил Тане прощаться, уйдя на кухню. Она что-то говорила. Юрий слышал только воркованье, искаженное стеной, далекое, похожее на аудиозапись или галлюцинацию.
*
Он снова открыл журнал «НЛО», заложенный на статье Вадима Либмана, но тут из другой комнаты залаял Батон.
«Ну иду я!» – крикнул Юрий, отложил журнал и подхватил ящик с инструментами.
С тех пор, как встала весна, и Юрий отпер балконную дверь, пес каждый день выходил на балкон и, насторожив уши, минут пятнадцать пытался хоть что-то разглядеть в зазор между полом и оргалитом.
«А вы бы вырезали ему в оргалите дыру, – посоветовал Костя, однажды застав Батона за этим мучительным наблюдением, – Он будет как снайпер-кукушка»
В бывшую родительскую спальню Юрий заходил разве что для уборки, и на балкон, куда вела дверь из нее, вступил впервые с позапрошлого лета, когда мыл там пол. Он опустился на корточки, начертил фломастером на оргалитном листе квадратную арку и кое-как подсунул под нее пилу. Юрий не был мастером на все руки, и работа шла неспоро, тем более что Батон лез под локоть, впрочем, приятно шумя пушистым дыханием.
Наконец, он отделил вырезанный квадрат, точно снял крышку, и там, где только что не было ничего, в тесной бездонности магического ящика, объявился черный внедорожник.
«Вот, отныне можешь наблюдать жизнь во всей ее полноте», – сказал Юрий, отдышавшись, и дружески хлопнул пса по боку.
Батон немедля оттеснил его от дыры.
Юрий только пожал плечами, поднялся и отряхнул ладони.
*
«Все-таки напишите ей. Она наконец-то завела электронную почту. Написала мне позавчера, справлялась о вас и о Батоне. Я пока не отвечал. Напишите? Вот адрес…»
«tanya_blumenbaum… Почему Блюменбаум? Она вышла замуж?»
«Ну что вы. Блюменбаум значит «цветущее дерево». Когда в классе шестом-седьмом Таня мечтала стать клоунессой, она придумала себе такой псевдоним: Таня Блюменбаум. Ей казалось, это весело звучит».
Москва, лето 2010-2011
Та сторона улицы / эмбрионы света
*
Неправда, что книги, особенно некоторые, состоят лишь из букв, бумаги и мыслей и еще из того, что проникает в нас через само чтение, – нет, теперь ясно, что они состоят из некоторого странного вещества – полувоздушной материи, невесомого бесплотного гипса, у которого есть свой вес, свои законы и свой объем, и равный тому пространству, в котором мы живем, и неравный. Волшебная нестыковка происходит тогда, когда два объема начинают путаться, перетекать друг в дружку, обмениваться героями, обмениваться событиями, и сколько же книг написано на эту тему, начиная с «Божественной Комедии» и «Дон-Кихота». Быть книжным человеком – этого еще недостаточно, тут надо еще и сойти с ума без всякой на то причины, как говорил рыцарь Печального образа, чтобы взять и сделаться не просто носителем мертвых цитат, а выплавить и выделить мудрость и жизненность книг и взять ее в месте с «книжной кровью» в себя, как свою собственную. От этого на свет рождается еще одно странное существо, продолжая родословную странных не от мира сего субъектов, которые взяли да и спятили ни с того, ни с сего – мышкины, гамлеты, глассы, мечтатели белых ночей, колфилды, башмачкины, с их шинелями нарисованными гусиным чиновничьим пером, с их имперским миром букв, все эти втекающие и вытекающие из слов и букв герои.
Все они трачены этим веществом, все они поняли что-то такое, что сводит с ума не только их самих, но большей частью – окружающих, тех добропорядочных и приличных людей, что стремились жить как все, жить своим и общим разумением, выверенным счастьем и очевидными для большинства горестями, преодолением всем понятных трудностей.
На фоне большинства обывателей, клерков, деловых и хороших людей (их огромной гипнотической силы) эти персонажи явно выглядят как белые вороны, раздражающие даже своих доброжелателей – один священник недавно спросил меня с некоторым вызовом: а кем он стал, когда вырос, этот Холден Колфилд, как вы думаете?
И все же есть в них что-то притягательное, гипнотическое…
Герои и героини Марианны Ионовой – фигуры из того же славного ряда. Те же самые хрупкие посланцы / посланницы с вестью для них самих не очень еще понятной и внятной, а самое главное, что как бы с непосильной, явно не
