семидесяти. А этот много моложе. Нет, конечно, это не Вербицкий. Но до чего похож …»
Незнакомец, словно понимая его мысли, прояснил ситуацию:
– Разрешите представиться: Свешников Павел Андреевич, заведующий кафедрой иностранных языков финансово-экономического института.
И тут же, не дав Балезину молвить слово в ответ, стал предлагать пойти к нему работать на кафедру, заявив, что люди, в совершенстве знающие несколько иностранных языков, ценятся на вес золота.
«Откуда он знает, что я безработный? – Балезин продолжал теперь уже с интересом смотреть на собеседника. А тот оказался на редкость говорливый. Он поведал о недавно открытом институте, о кафедре и коллегах; ругнул студентов за плохие лингвистические способности.
– Вы даже не спрашиваете, как меня зовут, – сказал наконец Алексей.
– А вот это, Алексей Дмитриевич, излишне, – улыбнулся толстячок. – Мы с вами знакомы.
– Это когда же?
– Помните, в 35-м на дне рождения у Насти … у Анастасии Андреевны. Я в тот год только переехал из Петер … из Ленинграда в Москву. Правда, больше встречаться не довелось …
«Точно, чёрт! Это же брат Насти, жены Ершова! Неужели зрительная память начинает меня подводить, – рассердился на себя Балезин. – Значит, Фёдор навёл. Ну, погоди, Ершов, я тебе задам!
Но самое неожиданное заключалось не в том, что он принял предложение Свешникова, а в том, что совсем скоро ощутил, что новая работа ему, Алексею Балезину, нравится. Никогда раньше он даже не мог себе представить, как интересно ему будет общаться со студентами. Конечно, их знания иностранных языков были далеко не блестящи, а у некоторых, в первую очередь у ребят и девчонок из провинции, просто катастрофически слабыми. Но стремление учиться, пытливость и оптимизм делали своё дело: работа шла. И коллектив кафедры, состоящий из Свешникова и шестерых женщин, встретил его хорошо. Во-первых, учебная нагрузка на одного преподавателя уменьшилась. А во-вторых, Балезин был приятным собеседником, порой галантным кавалером – наставничество тётушки Елизаветы Юрьевны сказалось. И это женщинам нравилось, причём женщинам не только с их кафедры. Многим из них, особенно молодым, он, в совершенстве владеющий многими иностранными языками, ещё и помогал, как мог.
Однажды после работы на лавочке в знакомом сквере в компании двух молодых представительниц прекрасного пола Алексея застала Ольга.
– С кем это ты так мило улыбался? – спросила она, едва переступили они порог квартиры.
Алексей пояснил. А чтобы погасить неизвестно откуда взявшееся чувство ревности и перевести разговор в другую плоскость, предложил:
– Может, и тебе перейти к нам?
Ольга по-прежнему работала в отделе технического перевода на одном из крупных предприятий и в иностранных языках тоже хорошо ориентировалась. На предложение Алексея она не ответила, но и дуться перестала.
С Ершовым он решил не ругаться. Зачем? По наводке Ершова Свешников предложил ему хорошую работу. Правда, в этом виноваты ещё и студенты. А вот за что Фёдора следовало бы отругать, так это за то, что он посвятил постороннего человека, пусть даже родственника, в то, что он, Алексей Балезин, – работник спецслужбы безработный.
…Когда он зашёл к Ершову, директор музея восседал в своём кабинете за большим, но староватым на вид письменным столом и пил чай.
– А, приват-доцент, заходи! – засмеялся он. – Ну, как дела, много двоек наставил?
Балезин незлобно, хотя и достаточно жёстко выложил всё, что хотел сказать.
Фёдор поморщился, а потом махнул рукой, словно отгонял прочь эту тему разговора:
– Да брось ты… пошли лучше на футбол!
Это стало ещё одним приятным открытием в жизни Алексея Балезина. Первым была новая работа, вторым стал футбол. Ещё раньше, проживая в своём городке в юношеские – допетербургские, как он сам их называл – времена, Алексей увлекался спортом: и гимнастикой, и борьбой, и гири поднимал. И конечно же знал, что такое футбол, даже пробовал играть. Но чтобы так болеть и переживать …Чемпионаты СССР начали проводить с 1936 года, когда Балезин был далеко, на юге Европы. Потом арест. И вот сейчас он обнаружил, что в Москве тысячи, нет, даже десятки тысяч людей ходят на футбол и неистово болеют.
По роду работы вечера у Балезина и Ершова были свободны, и друзья стали регулярно ходить на футбольные матчи. Вот только Фёдор болел за «Динамо», Алексей же сделался поклонником «Спартака». Часто друг друга «подкалывали», когда проигрывала любимая команда. А однажды даже крупно разругались, когда «Спартак» с «Динамо» выясняли отношения между собой. Последующие несколько матчей сидели на трибуне отдельно друг от друга. Потом помирились.
* * *
Следующей весной в разгар учебного года Балезина вызвал ректор. Среднего роста, подтянутый, по возрасту ровесник Алексея и к тому же его тёзка, Алексей Сергин всегда ходил в полувоенной форме с орденом Красного Знамени на груди. Он хромал, поэтому при ходьбе опирался на палочку.
– Заходи, заходи, – по-дружески приветствовал он Балезина. – Садись, разговор есть.
Протянул пачку «Казбека», но Алексей пояснил, что давно уже не курит.
– Правильно, молодец. А я вот никак… – затянулся папиросой и перешёл к делу. – Алексей Дмитриевич, я знаю о тебе больше, чем следует из анкеты. Наш институт за последние годы недосчитался многих сотрудников. А кадры, как говорит товарищ Сталин, решают всё! То, что было с тобой в конце 38-го, меня не касается. Словом… – Он ешё раз глубоко затянулся. – Словом, я предлагаю тебе стать заведующим кафедрой.
Пока ошеломлённый Балезин приходил в себя, Сергин стал аргументированно доказывать правоту своего предложения:
– Ты не смотри, что эти дамочки тебе мило улыбаются. У них там групповщина. Друг на друга ябедничают, и мне, и в партком.
– А как же Свешников?
– Что Свешников… Свешников хороший преподаватель, но плохой администратор. Кстати, он сам не раз ставил вопрос об уходе с заведывания, и я ему обещал. Вот только кого мне ставить вместо него? Поставлю женщину – ещё больше передерутся. В общем, – Сергин сжал кулаки, – здесь нужна твёрдая рука! Мужская рука! А на советскую власть зла не держи. Не она тебя обидела, а мерзавец Ежов со своей бандой. Мне вот тоже досталось, – он обнажил передние вставные зубы, – хоть я и орден за Гражданскую имею.
Балезин задумался, всё ещё не веря услышанному. А Сергин полез за новой папиросой.
– Думаешь, не догадываюсь, что у тебя в голове? Знаю, всё про тебя знаю. Знаю, что хочешь обратно, в 5-й отдел главного управления. Так ведь? Но суди сам: сейчас апрель 40-го, в Европе война – Гитлер давит всех. Мы с белофинами воевали несколько месяцев, а о тебе словно забыли. Ну как? Соглашайся! А не согласишься – будет приказ! Мы же
