– А таким, – говорит Яга, – надоумь своего мужа, пусть расстарается. Сам же озеро хочет у Кащея оттяпать, а тут ему и польза. Пускай чудище соорудит и в озеро запустит, народ стращать.
– Темны мне ваши слова совсем. Это как так – чудище соорудить?
– А про Несси, зверя заморского, слыхала? – спрашивает Степанида Васильна. – Вот Нессю и пусть соорудит. Не настоящую, а так, на железках, внутри кого посадить и пусть плавает тайно, а когда надо высовывается и стращает. А может, и помять кого надо будет для показа и остережения.
– Это всесторонняя мысль, и мужа я надоумлю, а только если это спровокация с вашей стороны… – да не договорила и смотрит обозначительно.
– Да куды мне теперь, ох, спровокации затевать, когда совсем расстройство скрючивает. Ты бы меня, детонька, подлечила, – говорит жалостно, – для примирения.
– Ну так ложись, бабушка, заряжу энергетизмом твой радикулит скрюченный.
Так и помирились две врагини, одна просто ведьма, а другая экстра, и не сыпали больше искрами друг в дружку.
XXXIV
Как в Кудеяре главного охранителя порядка и разбойного дознавателя Лешака прирезали, так совсем крамольных налетчиков притеснять стало некому. Полную волю получили, потому как другого такого важного человека у Кондрат Кузьмича в крепкой руке не было, а все одна мелкота и мелюзга неспособная да к верности неприрученная.
А Башке, Студню и Аншлагу до того дела нет, и что погибель Лешака на них перекладывают, тоже им не забота. Хлопота другая у них теперь завелась: место охранное себе подобрать, как положено лихим головам. Из домов отеческих они совсем ушли, а в тайной избушке в лесах и на болотах прятаться не захотели. Желали поближе к Кудеяру пристанище иметь, да так чтоб неприметное. А тут вспомнили, как битый в Гренуе Коля, к корням припадавший, про монастырь чего-то плел.
Вспомнили да обратили взор к руинам на холме возле озера. Башка сразу сказал:
– Вот самое тайное место в Кудеяре. Не в городе, а поблизости, видное, а неприметное, никто туда совсем не смотрит. Нам совершенно подходит.
– А может, там Черный монах по ночам ходит, – говорит Студень, – стережет.
– Мы ему мешать не будем, – отвечает Башка, – у нас свои дела.
– Если клад найду, непременно ему помешаю, – дурачится Аншлаг.
Вот решили в монастыре поселиться и пошли место разведывать. А руины не до конца на кирпичи растасканные стояли. Была церковь мшистая без крыши и другая развалина двухэтажная. Клочья стены от земли подымались, да в стене полбашни торчало, и ворота полукружием еще держались. Вот и весь монастырь, а обживали его вороны.
– Вот раскаркались, – говорит Студень. – Они нас выдадут.
– А перестрелять их, – гогочет Аншлаг и пистолю нацеливает.
Но Башка ему руку отвел.
– Привыкнут, – говорит.
И стали тут жить. Отсюда на лихое дело отправлялись, сюда же возвращались, а добро схоранивали в подвалах монастырских, которые не обсыпались. Подвалов тут много было, под церковью и под остальными развалинами, а в тех подвалах еще двери в полу, накрепко заваренные, так те совсем в глубину вели.
– Тут раньше пещеры были, – сказал Студень, – там монахи драгоценности свои держали и святых покойников хоронили, а они там не тлели, только засушивались. А если их проткнуть, кровь настоящая потечет, бабка говорила.
Аншлаг смеется и дурошлепствует:
– Мумии сушеные охраняли монашьи сокровища. А вдруг и теперь охраняют?
– Поди проверь, – отвечает ему Башка.
– Если заварили двери, ничего там нет, и никаких мумий, – отговорился Аншлаг.
– А что тогда Черный монах сторожит? – спрашивает Студень.
– Да где он, тот монах? Нету никакого Черного монаха. Понапридумывали тут.
– Нет, есть, – говорит Студень, – а то с кого бы его на стене малевали?
– А кто малевал, с того и спроси, – кривится Аншлаг. – Может, он сам шифровальней стены расписывает?
– Может, и сам, – отвечает Студень.
А Башка в их распрю влезать не стал, сел хмуро и сидит, на озеро угрюмится. Не нравились ему эти разговоры про Черного монаха. Какой-то из них тайный смысл выходил, а что за смысл, невнятно.
– Ну тогда пусть покажется, – говорит Аншлаг, – чего он все прячется?
– Зачем это он будет тебе показываться? – спрашивает Студень. – Ты его обсмеешь и все. А я его видел.
– Во сне? – гогочет Аншлаг.
Студень порозовел и глядит подозрительно:
– Тебе откуда знать?
– У тебя сны обмороченные, вот и знаю.
– Нет, ничего ты не знаешь, – отвечает Студень. – Ко мне опять тот, со стесанной мордой, приходил, лицо мое себе требовал. Не отдашь, говорит, умрешь скоро. А отдашь, все тебе сделаю, что захочешь. А сам все ближе подбирается, сейчас сцапает. Тут монах и появился. Взял меня за руку да увел.
Башка к нему повернулся и глядит странно.
– Ты чего? – Студень спрашивает.
– Ничего, – тот говорит. – А что он тебе сказал?
Студень в затылке чешет:
– Не помню.
– А ты вспомни, – отвечает Башка. – Только лучше совсем забудь про него.
А в другой раз заговорили о Черном монахе, когда нашли свежую кладку из кирпичей. Будто кто стену монастырскую возле ворот заново ставить начал. Только вокруг никакого инструмента строительного, ни корыта с цементом, одно готовое действие.
Теперь уже все трое в затылках потерли, обговорили дело да решили караулить незваного строителя. Ночью первым бдеть остался Студень, а как наутро глянули – опять стена выросла, вширь и ввысь. Студень глаза трет, клянется, что не спал ни мгновения, да только ему не поверили.
Днем опять на лихое дело пошли, вернулись одуревшие, всех ворон распугали, те полночи каркали. Теперь Башка на караульный пост залег, да утром сам себе не поверил. Стена уже хорошо протянулась по старому следу, и такая ровная кладка, будто по линейке. А Студень на ворон показывает:
– Чего это они?
Присмотрелись, а вороны в траве хлеб клюют, будто стадо малое пасется.
– Это ты им разбросал? – спрашивают Аншлага.
– Что же я, дурной какой? – удивился тот и на ворон побежал, руками машет: – Кыш, а ну кыш отседова, вертихвостки с дармоедками.
