class="empty-line"/>
– Это my friend Mark. He is Jew, – надменно поглядывая на ни черта не понимавшего Хуссейна, на ломанном английском распинался Гагик.
– Nice to meet you Mark. I’m Thierry from Switzerland.
– А это my friend Islam. He is Ingush. You know Ingush?
– Nice to meet you. No, I don’t know actually. What does it mean?
– You know Chechen terrorists?
– Yep, I’ve seen on TV. In the news.
– Вооот, it’s his brothers, – пояснил Гагик.
– OK, – с интересом закивал Тьерри.
– За шмаль у него приколи, – подсказывал Хусик и вопросительно глядел на меня, – у нас же есть маза?
Я кивнул.
– So, do you want smoke, Thierry? – закинул Гагик удочку.
– Sure, if you have some, – улыбнулся швейцарец, – or if you know where to buy.
– He knows, – Гагик кивнул в мою сторону, – three thousand rubles. You have?
– Three thousand for joint?
– Yes.
– OK, normally it's kinda expensive – for Europe, – прикинул он, но тут же оговорился, – sorry, I mean Western Europe – but here it will do.
Раскрутив изголодавшегося по косяку швейцарца на трешку, мы с Гагиком метнулись за семьсот рублевым граммом на Профсоюзную, поделив остальное пополам. Мы объяснили Тьерри, что цена такая высокая из-за опасности встрять тысяч на сто или попасть за решетку, где беспредельные русские милицейские еще до суда отобьют тебе почки. Тьерри не возражал, да и не ждал, наверное, подвоха от девятнадцатилетних ребят на новом S-классе. Раскурившись у него общежитии, мы от души посмеялись, лишний раз убедившись, что даже незнакомый язык не может быть преградой для общения – ведь это претило бы самой его сути.
На ближайшие пару недель Тьерри стал нашим добрым приятелем. Мы так сдружились, что даже заняли у него денег – Гагик десять тысяч, а я пять. Когда пару дней спустя объяснявшийся с ним на пальцах Хуссейн попытался занять хотя бы трешку (ну хоть касарь!), Тьерри сказал, что ему пора идти и юркнул в общежитие, оставив после себя лишь вращающийся турникет, а дерзкая вахтерша не пустила Хусика на порог. С тех пор Тьерри не выходил на связь, а когда Ислам, случайно встретив его на Хохлова, окликнул бедолагу по имени, тот лишь ускорил шаг и поспешил перейти на другую сторону улицы.
– Это все из-за вас, – выговаривал Хуссейн нам с Гагиком, – нет, чтоб потихоньку его доить, взяли и сразу разъебали на пятнашку! И мне всю малину обосрали! Вообще это мой пассажир был – я его первый нашел!
– Да, Хусик, ты своего не взял, – сочувственно произнес Ислам.
Я тоже был огорчен, что швейцарец так дешево отделался, поэтому, когда позвонила Алиса и сообщила, что нам нужно расстаться, лишь отмахнулся фразой «блядь, ты еще!» и повесил трубку. Ближайшее лето мне предстояло провести без нее и без Тьерри. От безысходности я сорвался с Салтыковым на Гоа.
ЧЕТВЕРТЫЙ КУРС
1
Ложась спать в последний день лета, проснулся я, как и следовало ожидать, уже осенью. Настенные часы в виде Гарфилда показывали ровно десять. «Черт, как рано, – подумал я, – надо бы еще поспать. Или стоп. Какой сегодня день?» Нащупав рукой мобильный на прикроватной тумбочке, я взглянул на дисплей: первое, мать его, сентября, а значит, все начиналось снова, с той лишь разницей, что теперь я был на курс старше. От досады я уткнулся лицом в подушку и лежал так пока не почувствовал удушье – наверное, секунд сорок или вроде того. Это привело меня в чувства. Перевернувшись на спину, я потянулся и, тщательно почесав мудя, приподнял голову. Погода за окном не слишком способствовала благостному настроению. Небо было серое, мятое и какое-то недовольное, как будто у него начался ПМС или просто зудела задница. Последние две недели вообще выдались довольно паршивыми – дни напролет шел дождь, солнца никто не видел с середины августа, а ветер дул как скотина. Газоны и кроны деревьев все лето покрытые городской пылью, как будто матовым напылением, едва отмылись до блеска и сразу же подернулись ржавчиной. Я до последнего верил, что может хоть в этом году осень не наступит, но судя по всему, это было безосновательно – природа не сулила ни единого шанса. Что ж, оставалось жить дальше и надеяться, что не будет зимы.
Умывшись и наскоро позавтракав хлопьями с молоком, я облачился в новый, доселе всего раз надетый, пижонский костюм, сияющие лакированные туфли и вышел из дома. «Салам алейкум тем, кто на движеньях! Тем, кто на движеньях!» – напевал я себе под нос, гарцующей походкой шагая от подъезда к дороге, чтобы поймать такси. Мне очень нравилась эта песня. Настолько, что я даже начал расстраиваться тому, что у меня нет машины, и я не могу подъезжать к МГУ с открытыми окнами под качающий бит этой нетленки.
Сиротливые полупустые улицы уже успели заполниться автомобилями вернувшихся с дач и курортов горожан. Свежеуложенный, черный еще, асфальт радовал глаз и подвеску, впрочем, кое-где по-прежнему зияли ровные прямоугольники ободранного и не обновленного еще покрытия. Меня всегда это забавляло – весной, когда лед, наконец, тает, а дороги напоминают Маасдамский сыр, московские власти с энтузиазмом берутся за ремонтные работы, которые, не прекращаясь, длятся все лето и осень, то тут, то там перекрывая или затрудняя движение, и заканчиваются только к зиме, чтобы плоды их вновь оказались погребенными под толстым слоем снега и льда. В итоге по нормальным дорогам поездить так и не удается.
Вновь оживший Московский университет тоже был перекопан и напоминал теперь муравейник на рассвете – студенты, объезжавшие дорожных рабочих, вылезали на встречную, ломились сквозь узкие щели и, где возможно, по тротуарам. В МГУ, как и в целом по городу, главным образом действовало только одно правило: первым проезжает тот, у кого круче тачка, но если мнения двух водителей на этот счет расходились и уступать никто не хотел, получалось, что не ехал никто – или ехали оба, сигналя и крича в матюгальники, что-нибудь вроде: «Эу, я тебя лавашну! Проехать дай!» Это нередко заканчивалось авариями и еще большими пробками.
Подъезжая к университету, я набрал номер Вовы Барышника.
– Здарова. Ты в МГУ? – поинтересовался я.
– Здарова, да, со Светой в Максе, но тут ловить нечего – нет никого.
– Ясно. Дунуть есть масть?
– Не, ну а как еще? – удивился Барышник.
– Дождись тогда, сейчас подъеду.
– Давай, я здесь, – он повесил трубку.
Выйдя из такси у самого Макса, я направился
