северного входа, собрались преимущественно плохо одетые и не вполне свежие студенты факультета высшей математики и кибернетики – ВМК – тут были и россыпи прыщей, и сальные патлы, и заклеенные скотчем очки, и даже крепкие фанатские плечи в спортивных кофтах из синтетической ткани. Все они явились полакомиться картонной пиццей, мороженным в ассортименте и молочными коктейлями, получаемыми через взбивание миксером дрянного питьевого йогурта со вкусом черники или вишни. Среди всей этой нелепой кучи возвышался Алишер в футболке с надписью Tajikistani penis и стрелкой, указующей на трехсотдолларовые джинсы с крупными литерами AJ на заднице. Он размахивал массивным брендированным портмоне и визгливым голосом доказывал что-то стоявшему рядом Исламу.
– Оу, че тут за хипиш? Че ты шумишь, Алишер? – будто так и надо вклинился я в очередь.
– Да у него второе имя Халк походу, – смеялся Ислам, – говорит, за две недели может согнать живот и пресс как у меня сделать.
– Главное правильно тренироваться, – взвизгнул Алишер, – мне это просто нахуй не надо – один раз уебу, мало не покажется.
– Он, видишь, с виду толстяк, но в теории бодибилдинга Шварцнегера схавает.
– Не веришь?!
– Братан, так только в фильмах бывает. Пресс – это самая труднонакачиваемая мышца в мире! – снисходительно объяснил Ислам и, купив минералки, вышел из кафетерия.
Набрав хачапури и газировки мы с Алишером вышли следом и устроились за одним из высоких столиков в коридоре. Выходившие после нас ВМК-шники, ставшие свидетелями спора, с интересом озирались, глядя как, грациозно отставив ногу, обутую в замшевый фиолетовый ботинок с носом, загнутым чуть ли не в спираль, Алишер один за другим закидывал сложенные пополам хачапури в бездну своего желудка.
– Че, поправляет тебя? – решил я поддержать разговор.
– Да, вкусно, – пожал он плечами, – я за день таких штук десять съедаю.
– Ставиться ими не пробовал? – пошутил я.
– В плане ставиться?
– Ну, колоться, бахаться – по вене, короче, – начал я объяснять, но, решив, что шутка уже не удалась, просто махнул рукой, – ладно, проехали.
– Нам, брат, муджахидам, Куран запрещает колоться, – заметил Алишер после небольшой паузы.
– А ты че, моджахед? – я едва не подавился.
– Конечно, я два года в тренировочных лагерях провел, – бесстыдно вещал толстяк, и вдруг сменив тон на высокомерный, уточнил, – а ты че, нет, что ли?
Тщетно попытавшись уловить в его лице хоть тень улыбки, я молча доел хачапури, смакуя каждый глоток, допил через соломинку газировку и деловито достал из кармана упаковку бумажных платков с ароматом мяты. Стерев с губ и подбородка крошки, я доброжелательно похлопал ловившего каждое мое движение Алишера по плечу и, не говоря ни слова, направился к выходу из корпуса. Подъезд был широким и состоял из четырех или пяти секций – металлических рам, окаймлявших большие, вечно немытые стекла – впрочем, от кафетерия было отлично видно, как я вышел на улицу, закурил сигарету и, смачно харкнув, направился в сторону Макса.
11
Я вышел из-за угла, когда голова бедного Димати вошла в пол у шестой поточной аудитории второго гума. Отбросив поверженную тушку, раскрасневшийся от негодования Ислам отмахнулся от успокаивавшего его Алишера и устремился прочь, в сторону сачка.
– Ислам, зачем ты швырнул Диму? – одернув его за рукав, возмущалась пассия пострадавшего, маленькая мажорка увешанная брюлликами как самка опоссума собственными детенышами.
– А потому, что он женщина! – рявкнул Ислам и тут же оговорился, – Он даже не женщина – он мудак! И ты тоже мудак, если его защищаешь!
– Ислаам… – у деточки отвисла челюсть. Еще никто не видел этого парня таким разъяренным.
Чуть не врезавшись в меня на сачке, он молниеносным движением вытащил из моего рта сигарету:
– Один раз дай затянуться.
– Оу, Ислам! Че случилось? Ты же не куришь, – удивился я.
– Да вывели потому что, – как-то очень по-детски надув небритые щечки, посетовал он, и, выпустив струйку дыма, вернул сигарету мне, – фу, гадость!
– Да, успокойся, – усмехнулся я и, присев рядом с ним на подоконник, постарался перевести тему, – че, с парашютом в выходные едем прыгать?
Ислам отрицательно цокнул. Он смотрел в точку и, казалось, прокручивал в голове произошедшее.
– Почему?
– Не вариант потому что! Нам нельзя просто так жизнью рисковать, – подняв ладонь, выпалил он словно девиз, и добавил уже более спокойным тоном, – пойдем лучше в Макс, похаваем че-нить.
Майские праздники едва миновали и в городе пахло летом. Земля и воздух уже успели прогреться, а частокол деревьев, с обеих сторон окаймлявших бурлящую студенческой жизнью улицу Академика Хохлова, покрылся горящими зеленью кронами, еще не потухшими в летней пыли. В бледно-розовом шелковом лонг-сливе и испещренных зигзагами швов игривых голубых джинсах (коими в прошедшем сезоне грешил Айсберг) я неторопливо вышагивал в ногу с Исламом. Он в свою очередь, в приталенной сорочке ультра-модного сиреневого цвета и благородного вида серых брюках фклетачку (любимый кабардинский цвет на букву «Ф»), шел рядом держась рукой за мое плечо. Вопреки глупому хихиканью недоганяющих девчонок, кавказские мужчины, сидящие в обнимку, прогуливающиеся под ручку или выкладывающие в социальных сетях пляжные фотографии, так и источающие неприкрытый гомо-эротизм, не имеют ничего общего с гомосексуальностью. Настоящему мужчине и в голову не придет, что во всем этом можно усмотреть сексуальный подтекст. Этот подход исчерпывающе, хоть и в гротескной форме, раскрыт одной единственной репликой из нашумевшего фильма Саши Барона Коэна «Борат». «Вы хотите сказать, что человек засунувший в мой анус резиновую руку – гомосексуалист?» – удивленно вопрошал герой фильма, вспоминая как весело провел время с новыми знакомыми. А тут вообще – братские объятья – идите к черту!
Зайдя в Макс, и облобызавшись с сидевшими за столом Хусиком и Гагиком, мы как ни в чем не бывало присели за стол, ловя на себе любопытные взгляды, сидевшего с ребятами патлатого иностранца в сером худи. Оказалось, это швейцарский студент, которому они от нечего делать присели на ухо. Его звали Тьерри. Высокий голубоглазый парень со светлыми кудрями, спадавшими почти до плеч. Знакомство с Хуссейном и Гагиком началось с банального “Hi! Where are you from”, вызванного желанием Гагика похвастаться перед Хусиком, как круто он знает английский. Последний, впрочем, не в состоянии был оценить – на языке Шекспира он знал лишь boy, girl, cat, dog и fuck. Однако, кое-как разговорившись, новые знакомые быстро обнаружили общий интерес. Какой – я угадал с первой попытки. Как и все мы, Тьерри любил травку, но не имел понятия, где в Москве ее следует покупать, зато был в курсе, что в России с этим строго.
