за пятьсот вообще-то беру, – возразил сатанист.
– И чо, продает кто-то?
– Да, со своего курса уже у многих купил.
Стоявшие рядом овощи закивали.
– Э, одно дело Мерседес, другое – самокат. Есть разница? Давай мозги не делай, у меня времени мало. Чо подписать надо?! Бабки разверни и разойдемся.
– Ну, у меня сейчас все равно ни договора, ни денег нет, – замялся сатанист.
– Когда будет?
– Не знаю.
– Э, ты чо мне мозг ебешь, а? – начал сердиться Ислам, – ты на Мировом господстве же учишься?
– Угу, – сатанист нервно кивнул, начав сознавать в какое дерьмо вляпался.
– Завтра будешь в МГУ?
– Не знаю пока.
– Э, в плане, не знаю? Короче меня не ебет, до завтра, чтоб нашел бабки. Если не принесешь, я тебя на счетчик ставлю – каждый день двести баксов капает. Ты уже подписался, что купишь у меня, так что я на эти бабки рассчитываю.
– Если надо, из-под земли достанем, – предупредил я.
– Телефон скажи свой, – достав из кармана золотой Сирокко, приготовился записывать Ислам.
Продиктовав номер, сатанист некоторое время не двигался с места.
– Ребят, извините, я на лекцию опаздываю… – наконец, промямлил он.
– Давай, успехов, – напутствовал Ислам, – не теряйся только!
Тот благодарно кивнул и, взмахнув плащом, скрылся за углом.
– Вот это я называю «взять сучка за жабры», – усмехнулся я, когда мы с Исламом остались вдвоем.
– Не дай бог бегать от меня начнет, – ухмыльнулся он.
Правда, в итоге сатанист так и не купил душу Ислама, на другой день отдав лишь залог в три тысячи рублей, после чего на месяц пропал из универа. Это стоило ему жизни. Не буквально, конечно – но через какое-то время я встретил его совершенно преобразившимся – с короткой стрижкой, в модной олимпийке и джинсах с блестящей металлической бляшкой на заднице. Однако, от поклонения дьяволу он так и не отошел, сделавшись клубным промоутером – организатором вечеринок на лимузинах и пароходах для ярких богатых студентов из разных российских городов.
***
– Братуха, у меня день рожденья в пятницу, – объявил мне безымянный абрек с эконома, когда днем позже мы снова столкнулись в коридоре, – подтягивайся на Инфинити часам к восьми, если чо.
– Братское сердце, очень постараюсь, – растроганно отвечал я, заранее понимая, что не получится.
10
– Ну, ты муслим же? – скорее утвердительно произнес Муслик, сурово глядя на Алишера, необъятно толстого таджика в льняных брюках со стрелками и такой же рубашке с коротким рукавом.
Алишер был героиновым принцем из Душанбе с отменно некрасивым лицом, испещренным красными прожилками, и с бегающими черными глазками, злыми и похотливыми, к тому же относился к типу людей, что верят в странные легенды, дескать, Александр Македонский был таджиком.
– Муслим, – с опаской отвечал Алишер.
– Ну, значит должен муджахидом быть, – Муслим развел руками, словно говорил: «ты не оставляешь мне выбора, сучок».
– А как мне стать муджахидом? – неловким движением Алишер смахнул с сального лба проступившие капли пота.
– Ну, надо в террористическую организацию вступить, – Муслим значительно поднял указательный палец и украдкой посмотрел на меня. Он был на взводе. В его спокойно-уверенных карих глазах вдруг промелькнули два маленьких Муслимчика, яростно лупивших кулаками о прозрачные стенки роговицы, желая приступом гомерического смеха вырваться на свободу.
– А сами вы, пацаны, из какой организации?
– Мы из этой, как его, бригада мучеников аль-Аксы, – серьезно ответил Муслик, и, насладившись гримасой ужаса на лице Алишера, посоветовал, – надо и тебе куда-то вступить – иначе уважать перестанут.
– Брат, мы мирный народ… – замямлил раскрасневшийся толстяк.
– Нихуя себе мирный, вы уже сколько лет друг друга из-за нарко-трафика крошите? А в Афгане кто пиздарез устроил? Я ебу, чо вы за мирный!
По лицу бедняги ураганом пронеслось отчаяние, он то краснел, то бледнел, а маленькие черные глазки готовы были выпрыгнуть из орбит. Неловко свесив толстые руки, увенчанные короткими пальчиками-обрубками, Алишер в молчании простоял около минуты. Муслим же, будучи в камень накуренным, не замечал затянувшейся паузы, так как замкнул на валявшийся у плинтуса фантик, принявший форму собачки.
– Ладно, пацаны, мне пора, – извиняющимся тоном, нарушил молчание Алишер, – лекция начинается.
– Чо? А, давай, братуха, – опомнился Муслим, – но ты смотри, решай этот вопрос, не затягивай.
Мы с Алишером, хоть и учились на одном курсе, виделись все же не часто – я редко ходил на занятия, а он почти не появлялся в кафе Макс. Следующая наша встреча случилась на экзамене по английскому – я явился одним из первых и в первых же рядах пошел отвечать. Английский мне приходилось учить еще с раннего детства, общаясь с незнающими ни слова по-русски волонтерами-американцами в мормонской языковой школе. Зато теперь это был единственный предмет, за который я всегда спокоен – ведь ты либо знаешь язык, либо нет – это не философия и не математика, билеты к которым можно выучить за несколько дней или тупо списать. Это касается и фонетики, с которой мне приходилось помучиться воспроизводя речь какого-нибудь принца Альберта, превозмогая свое закостеневшее Mid-Atlantic произношение, и грамматики, которую я никогда не знал, но говорил правильно по наитию.
Войдя в обшарпанную аудиторию с деревянными партами, исписанными непристойностями пополам с формулами из логики и высшей математики, я вытянул билет и уселся в первом ряду, прямо перед столом преподавателя, принимавшего экзамен у Алишера.
– So, what are the main functions of European parlament? – робко поинтересовался экзаменатор, в ответ на три предыдущих вопроса получивший лишь мычание и требование спросить что-нибудь еще.
– Эээ, – обреченно затянул Алишер, когда-то где-то слышавший, что на экзаменах главное не молчать.
– Все, это был последний шанс, – оборвал его препод вытерпев секунд двадцать, – ставлю вам «неуд».
– Но…
– Не но – нельзя сдать экзамен по английскому, если не знаешь языка.
– Как не знаю? Знаю!
– Значит, о европейской интеграции ничего не знаете.
– Знаю!
– А почему тогда мычите?
– Понимаете, я долго жил в Америке, свободно разговаривал на английском, но потом в аварию попал – амнезия! Все забыл! Теперь вы мне по-английски вопрос задаете, мне приходится с английского его на русский переводить, с русского на фарси, с фарси опять на русский, с русского на английский и только после этого отвечать.
– Пффф! – фыркнул экзаменатор и устало шлепнул себя раскрытой ладонью по широкому блестящему лбу.
– Facepalm! – улыбнулся Алишер.
– Удовлетворительно! – сдался препод, – давайте зачетку.
Сразу после экзамена я наткнулся на Алишера в очереди за хачапури. В небольшом кафетерии, расположенном во втором корпусе, в пятидесяти метрах от
