Ничего порочного в рекламе нет.
— За исключением глупой улыбки. Что написано на лице, то и в голове, никакого умения не надо.
— При чем тут этика? — Лиз повернулась к нему. — Милый, что тебя мучит? Что? Эта пленка с работы?
Квитмен был сам виноват, что не сумел избежать вопроса.
— Нет, пленка тут ни при чем. Дело обстоит сложнее, в том, как мы все себя ведем. На службе, я имею в виду. Вопрос не в том, что нельзя прочесть чужие мысли, а в том, что эти мысли очень часто оказываются опасными и смутными. — В голове Квитмена мелькнуло, как Стрейндж едет мимо казарм.
— Опять ты, милый, благородно лжешь, правда? — Это была их общая шутка, но Квитмен не рассмеялся.
— Нет, это гораздо хуже, чем ложь.
— Коррупция?
— Хуже.
В притворном ужасе Лиз понизила голос.
— Содомия?
На сей раз Квитмен улыбнулся в темноте.
— Ты улыбаешься, а?
— Да, но все-таки хуже содомии. — Чтобы почувствовать себя в безопасности, ему захотелось все рассказать Лиз. Но нет, нельзя.
— Политическое убийство? Ты что, кого-нибудь прикончил?
— Не совсем. Но в управлении один человек покончил с собой, по крайней мере, это наша версия, но Стрейндж доказал… — Квитмен чуть было не произнес слово «убийство», да Лиз перебила:
— А я думала, Стрейндж — в отставке.
— Действительно, но связей не теряет. — Квитмен отвечал уклончиво, боясь и сказать лишнее, и оставить все в себе.
Лиз поцеловала его. Они крепко обнялись. На несколько минут Квитмен забыл свои страхи.
Когда он проснулся, было очень тихо. С неохотой вылезая из кровати, он направился в туалет. Там он снова прослушал кассету, а бачок над головой ворчал с укоризной.
17
«Ни за что бы не поселился в Олдершоте, — думал Стрейндж, проезжая мимо сборных казенных домиков, — даже если бы служил в армии». Главные казармы за колючей проволокой теперь уже охранялись тапками со стволами, запорошенными снегом. На перекрестке подъездных дорог находился контрольно-пропускной пункт. Остальные входы на огороженную территорию были заблокированы бетонными плитами. Но, несмотря на все меры предосторожности, база казалась необычайно уязвимой в этой утренней тишине.
Стрейндж, хорошо знавший местность со времен войны и частых посещений штаба разведки корпуса, все же несколько раз ошибся, прежде чем отыскал нужное ему здание неподалеку от жилых помещений офицеров. Дежурный офицер посмотрел на потрепанный «вольво» с подозрением.
— Если не возражаешь, шеф, ставь машину здесь. И дожидайся в ней. Я пошлю своего человека.
Стрейндж безропотно подчинился и положил на руль развернутую газету. В Лондоне снова бомбы. Молодой солдат с планшетом склонился к окошку.
— Доброе утро, сэр. Что вы хотите?
— Я по личному делу. Мне надо повидаться с полковником Мэттьюзом, Барнаби Мэттьюзом. Знаете такого? Позвоните ему и скажите: приехал Фрэнк Стрейндж.
Рядовой заглянул в свой планшет.
— Полагалось бы заполнить анкету, но если вы хотите просто послать ему записку, думаю…
— О’кэй, мальчик! — Стрейндж подмигнул. Скрипя сапогами, солдат отошел к контрольно-пропускному пункту. Охрана глазам не поверила, когда полковник Мэттьюз торопливо пересек площадь, обнесенную проволокой. «Фрэнк!» — крикнул он, пролезая под ней.
Розовый и радостный, Мэттьюз имел вид подтянутого школяра. Его низкорослая фигура не очень годилась для парадов, зато голос он имел громкий и звучный.
Стрейндж отбросил газету на заднее сиденье и с трудом вылез.
— Привет, Барнаби! — произнес он с не меньшим энтузиазмом. Он очень любил Мэттьюза, но его имя всегда выговаривал с трудом. Они пожали друг другу руки.
— Ну, выкладывай, каким ветром занесло тебя к нам? Говорят, ты вышел в отставку. Барбара советовала — напиши, но мы потеряли твою рождественскую открытку с адресом. Корнуол, так ведь?
— Девон.
— Каково в отставке? Тыквы, кабачки, шезлонг в саду, хорошая книга. Знаешь, а я сейчас перечитываю Карлейля. Прекрасное занятие.
Стрейнджу пришло в голову, что дружба с некоторыми людьми живет вечно. Их с Мэттьюзом всегда сближала общая тяга к истории.
— Теперь на прошлое нет времени. Слишком отвлекают текущие дела. Потому-то я здесь. Мне нужна помощь. Можно где-нибудь поговорить с глазу на глаз?
Мэттьюз бросил на него озабоченный взгляд. Все его добродушие как рукой сняло.
— Да ты, Фрэнк, выглядишь усталым. У тебя что-то на уме. Знаешь, старина, у меня из-за недавней заварушки дел по горло, но я позвоню Барбаре. Ты придешь к нам вечером поужинать, и мы покалякаем у очага. Согласен?
— Благодарю тебя. Когда можно прийти?
— В любое время после восьми. Если я запоздаю, поиграй на бильярде, налей себе рюмочку.
— Барнаби, — Стрейндж перешел на серьезный тон, — постарайся никому не говорить о нашей встрече. Дело мое и вправду весьма щекотливое.
— Звучит загадочно, чертовски загадочно. Вечером увидимся. Сумеешь добраться?
— Не волнуйся. Справлюсь у твоего ординарца.
Мэттьюз энергично махнул рукой и поспешил на отгороженную территорию. Распахнутая шинель развевалась как спортивная куртка.
Перекинувшись парой слов с дежурным офицером, Стрейндж сел в машину и покатил из расположения воинской части в город. Для жены Мэттьюза надо было купить цветы и коробку шоколада.
Родословная леди Барбары, происходившей из старинной дворянской семьи, уходила своими корнями в ранние годы царствования Елизаветы I. Мэттьюз был ее вторым мужем. Они поженились в 1946 году, через четыре года после того, как ее первый муж пал жертвой гестапо в оккупированной Франции. Барнаби работал в военной разведке, но в отличие от большинства сослуживцев остался в армии после войны.
Леди Барбаре досталось родовое поместье. Ее старший брат умер в Испании, а младшего отпрыска семьи не тянуло бороться с тараканами и личинками древоточца в старом доме. После более чем тридцати лет инфляции поместье быстро приходило в упадок. Стрейндж вел машину по изрытой выбоинами дороге, пробиваясь сквозь шквал града, молотившего по аллее королевских дубов и затемнявшего свет фар. Пока машина с трудом проталкивалась сквозь темноту, Стрейндж думал — поведут ли за ним слежку до конца или остановятся под промокшими деревьями в начале дороги.
Единственный огонек светился над входом. Остальная громада, возвышавшаяся над ним, была погружена в темноту. Звонка он не нашел. Толкнув дверь, он вошел внутрь, в сырой каменный холл и по-свойски позвал хозяев. Стрейнджа радовало, что его ждут.
Долгая пауза, отдаленный собачий лай, хлопанье двери, чьи-то шаги, топающие вдали по каменному коридору.
— Хелло, — крикнул Стрейндж громче, сомневаясь, что на его приветствие ответят.
Вскоре показался Мэттьюз.
— Добро пожаловать, Фрэнк. Прошу тебя, тише. Барбара нездорова, поэтому на ужин — только омлет. Добрался нормально?
— Ну и особняк! — восхитился Стрейндж.
— Бремя, Фрэнк, жуткое бремя. Я тебе все покажу, хотя электричество из экономии отключено
