Юмису, хватая воздух тяжелыми порциями, вцепилась в корейцев и отгородилась ими от бредущего в полудреме фантасмагорического призрака.
Женщина оказалась настоящей, как и ее подданные. Измалеванные сажей, в набедренных повязках, в украшениях из человеческих костей и сушеных ушей, полуголые дикари повылезали из тайных укрытий, лязгая топориками и жутко завывая. Вопль сотряс округу, приведя современных людей в замешательство. Ощущение ирреальности не давали испытать прохватывающий ужас. Юмису боялась, но как-то отстраненно, словно каннибалы были ненастоящие.
Выстрел оглушил. Юмису будто вновь очутилась под завалами в развороченной ванной комнате, когда травмирующий писк пожарной сигнализации рвал барабанные перепонки.
Мускулистый мачо с пистолетом в руке запрыгнул на пригорок; ветерок пригладил парусиновую рубаху, прорисовав великолепно сложенную фигуру. Людоеды разбежались, исчезла и старуха.
Из дома с торчащим вагоном высыпала горстка исхудалых людей. Рыхлая одежда свисала с них почерневшими листьями поздней осени. Они шли, покачиваясь, и боязливо озирались по сторонам. На грязных, истощенных лицах крепились кругляшки датчиков. Исхудалые замерли, с удивлением и опаской разглядывая вооруженного героя-спасителя.
– Меня зовут Дорианна, ― представилась девушка красавцу-спасителю. Держа книгу в черном переплете, как держат единственную дорогую вещь, она вышла из толпы.
– Стоп запись! ― проревел громкоговоритель. ― Сердце должно биться сильнее, ты же впервые увидела незнакомца. Ассистент, два кубика адреналина. Перезапись! Почему на площадке трупоеды без грима? Приведите их в порядок.
– Я тоже не ориентируюсь в этих огромных декорациях. Гримерка для статистов, кажется, за той часовней, ― подсказала подошедшая женщина в балахоне ― та самая, которую Юмису приняла за приведение. Пластичный грим искусно имитировал старость, а накладные зубы и парик превратили ее в уродину. Это была она, ее любимица.
– Ты же Мэгги, королева трупоедов! Как же я сразу не узнала, ― хлопнула в ладоши Юмису. ― Я столько раз пересматривала сны от твоего лица. Ты переживаешь восхитительно. Уверена, за эту роль тебе вручат «Морфея»43!
Их выгнали за пределы студии, где под открытым небом, с минимальным использованием компьютерной графики, шла сновизация44 всемирно известного дневника Дорианны Кей. Очередная переосмысленная версия будет доступна для подписки уже к концу 2476 года, о чем извещал переливающийся билборд у ворот.
Троица держалась еле уловимой тропки в пожухшем после ветреной зимы травяном покрове, устилавшим окружающий пустырь. Пустошь растянулась во всех направлениях: она уползала как вглубь острова, так и ступеньками сползала к заливу. Серпы разнокалиберных террас ― остатки ирригационной системы рисовых полей ― образовывали природный амфитеатр, в нижнем ряду которого виднелся старый пирс. От него и брала начало тропинка, вытоптанная туристами и затейливо петляющая между редких кустарников. Прогулочные катера привозили романтиков, путешественников, искателей вдохновения, лириков и обычных горожан, уставших от суеты, чтобы они поднялись по пологому склону на ветреную возвышенность, ― с которой открывались захватывающие пейзажи затопленной дельты реки Нактоган, под слоями ила укрывшей старый пусанский уклад, ― и насладились видами новой столицы, разбросанной по многочисленным клочкам земли: Йонджегу, Кодже, Пусанженгу, Сахагу и прочим. Здесь, на задворках столицы, не было ничего особенного, однако каждого в этой простоте трогало ощущение раскованности и свободы, а печальное течение воды наводило приятную скуку. Рекламные брошюры гарантировали, что бухта никого не оставляет равнодушным.
Причудливые ступеньки пересохших рисовых полей, выгнутые хребты противоположных островов, скалистое мелководье… В тот холодный день природа выглядела иначе: море отливало пасмурным акрилом, а обнаженная отмель растеклась небрежным мазком. Это был остров Кымджонсан, свободный от комендантского часа для гомосапов.
Бриз не нашептывал этюды вдохновения, а борьба морских волн с терпеливым Нактоганом не впечатляли. Не трогала и зрелищность природы. Юмису пребывала в своем мире. Сколько раз в детстве она перечитывала дневник? Пятьдесят? Сто? Как же она восхищалась смелостью и отвагой Дори, но с каждым новым прочтением ее симпатии к гомосапам крепли. Она прониклась к ним жалостью, а когда повзрослела, вступила в правозащитную организацию, полную разношерстных волонтеров. Одни страдали врожденным чувством вины за свое превосходство перед создателями, иные искали экзотического разнообразия, другие верили в теории заговоров. Пожалуй, самая популярная байка сводилась к тому, что последнюю главу в дневнике подделали. Более радикальные слухи утверждали, что новую библию для гомо супериор целиком придумали, чтобы оправдать мировой геноцид. Эти домыслы для Юмису не играли никакой роли. Она не собиралась пикетировать посольство Северо-Американского Союза с требованием допустить исследователей к дневнику, хранящегося под бронестеклом в национальном музее Торонто, и уж тем более не приписывала уничтожение тропических лесов и диких животных в исключительную заслугу сапиенсам. Обе стороны виноваты в разрушении экосистем. Гомосапов вытеснили в заброшенные земли, а победители облюбовали осколки былого мира, окруженного пустошами. В те смутные столетия катаклизмов это было оправдано, но по прошествии стольких лет пора сменить враждебность хотя бы на нейтралитет. Лагеря беженцев никуда не делись, а чудовищные антигомосапские законы продолжают действовать. Кто-то назовет ее гомосапофилкой, кто-то ― предательницей. Себя Юмису именовала сторонницей мягкого нонконформизма ― в ее понимании это означало отрицание общественных устоев, когда получение выгоды не вступало в конфликт с законом.
– Не ожидал, что людоедские наклонности Мэгги тебе симпатичны, ― с вызовом обратился Трэй к фанатке литературно-бытового жанра, тем самым вернув их к сновизации событий, развернувшихся в начале двадцать второго века.
– Она выживала как могла. Нам не понять. Голодная смерть, в отличие от гомосапов, нам не грозит. Впасть в анабиоз от истощения ― штука не из приятных, но это лучше, чем медленно иссыхать до состояния ходячего скелета.
– Как кумир Мэгги ― неожиданный выбор, ― прокомментировал Ён. ― Кажется, она до последнего не могла определиться, как поступить с Дори.
– Но в итоге ради высоких целей Мэгги совершает благородное дело, ― поучительно сказала Юмису и более примирительно: ― Какая разница, кто из персонажей кому нравится?
– Когда мы ассоциируем себя с кем-то, то принимаем ценности и мировоззрение этого действующего лица, ― вывел Трэй.
– Мне просто симпатична актриса в роли Мэгги. Я не собираюсь никого потрошить и уж тем более не одобряю гомосапов. ― Юмису показалось, что не слишком убедительно отвертелась от щекотливой темы, которую завел белобрысый, уличая ее в симпатии к сапиенсам. Чтобы найти расположение физика она заявила: ― Правильно, что для гомосапов ввели комендантский час, запрет на передвижение и всякую экономическую деятельность. По-хорошему, следовало бы лишать гражданских прав тех, кто борется за толерантность и равноправие. Им не место среди нас. Междоусобные войны разрушили экологию и поставили цивилизацию на грань выживания. Планета до сих пор не оправилась от этих блохастых обезьян.
