Поэтому уже внутри дома я отправилась не в спальню, как повел меня Ласмир, а на кухню к Дине. Та хлопотала у плиты, готовила на всякий случай ужин. В домах арктиков так принято, даже если хозяин в отъезде, ужин готовился, как минимум на шесть персон. Всегда.
– Сейчас, сейчас, – она достала тарелки, протягивая их Ласмиру.
– Где вам накрыть? – спросил он с такой выдержкой, что любой позавидует.
– Давайте в спальне, – решила я, зацепив кусок сыра с тарелки из холодильника.
Выйдя из душа, завернутая в одно полотенце, я оценила старания слуги. Малый круглый стол у окна, с белой скатертью до пола. В центре – ваза с охапкой красных цветов, сервировка на две персоны, ведерко с шампанским. Свечи. Красиво.
Дожидаться Ниршана я не стала. Сняла крышку с блюда и уставилась на еду. На тарелке лежал картофель и крольчатина. Я иронично улыбнулась.
Бедный, бедный кролик. Ты вернулся ко мне. Не нашел себе место в раю, не вырыл норку в парке. А я не принесла тебе из кухни Дины ни моркови, ни капусты. Закономерный итог. Что ж, мне не пять лет, чтобы отказываться от еды. Кролик, так кролик. У меня было много ужинов в одиночестве за последние месяцы, этот мне показался самым романтичным. Тот «роман», что каждый из нас проживает сам с собою за жизнь, представляет несравненно большее творческое достижение, чем все наши внешние успехи, вместе взятые. Все мы творцы. И мы любим, ненавидим, обесцениваем, презираем и поддерживаем, в первую очередь, себя. Мы смеемся и плачем, идем и падаем, снова встаем и снова идем. Идем сами с собой из точки А в точку Б. Потрясающе тихо. Беззвучно.
Когда на улице разразилась гроза, и хлынул тяжелый дождь, а молнии разорвали небо кружевными развесистыми паутинками, пришел Ниршан. Он сел за стол и, потянувшись, налил нам по фужеру шампанского. Мы чокнулись. Безмолвно выпили назначенное.
– Ты хотела желание.
Теперь можно говорить – прямо и открыто. Все без утайки, прятать нечего.
– Что же ты хотела?
Он смотрел на меня немного с отстранением, пьяно, устало.
– Координаты Моста Вечности.
Мужские губы дрогнули в усмешке, пока он скользил взглядом по моему лицу, подсыхающим волосам, оголенным плечам.
– Преданность до конца, – он поднял фужер, словно только что сказал тост.
А почему бы и нет. Это все, что у меня было.
– Как он умер?
Ниршан отпил, поставил фужер на стол, растягивая ворот рубашки. К еде он не притрагивался, не проявляя ни малейшего интереса.
– Радар пожег. Один рукожоп не предупредил команду, и они попали под луч. Он умер в больнице, от остановки сердца. Мирная смерть.
– Я его почти не знала. Почему он тебе ее дал?
Ниршан пожал плечами, доставая монету из кармана брюк, и положил на стол.
– Мы вместе лечились, видимо на память.
– А зачем ты таскаешь ее с собой? – я отпила из фужера, решив пожевать остатки закуски.
– Мы ловили шептуна, долго не могли вычислить. Он был так не похож.
Я вздохнула. Мы все непохожи. В критических ситуациях мы никогда не знаем, как поведем себя. Что скажем или сделаем. Ниршан слегка запрокинув голову, смотрел на меня задумчиво, из-под ресниц. Тер пальцами красивые, твердые губы.
– Он просил дать шанс, когда умирал. Тянул монету ко мне и просил дать шанс. Знаешь что это?
Я не знала. Моя монетка пришла ко мне по почте, на очередной день рождения.
– Так что это такое, Мост Вечности?– спросила я, понимая, что теперь могу спросить.
– Точка между пространствами. Между миром чувственной материи и бесчувственных идей. Зазор бытия, доступный людям, что создает все живое вокруг.
Ниршан задумчиво взял монету со стола и стал подбрасывать ее вверх, наблюдая раз за разом, как она падает.
– Хочешь рискнуть?
– А что будет? – я облизнула губы.
– Ты окажешься на Мосту Вечности. И она задаст тебе вопрос. Ответишь правильно – воля твоя. А если нет, – он поймал монету, зажал в ладони и серьезно посмотрел на меня, – то смерть.
Я сглотнула. Мне что так, что так смерть.
– Ты уверен?
– С вечностью никогда не знаешь точно, как оно повернется. Но Мост будет. Во всем остальном нет. Не уверен.
Он предлагал мне попытаться уйти через Мост Вечности. Стать бессмертной? Сердце трепыхалось, волновалось, как птичка, попавшая в силки. Ничтожная красная перепелочка в руках великана, которому ничего не стоит хлопнуть ладонищами, и нет ее маленькой. Будто и никогда не существовало. Вечность!
Я молчала и смотрела на Ниршана во все глаза. Наверное, в них читался страх, возбуждение, ужас от перспективы. Меня сносило мощной волной в туманное будущее. И от этого по телу бежали табуны мурашек, обвивая мой дух волнением.
– Стать бессмертной? Такой же, как ты?
Он отрицательно покачал головой.
– Нет. Когда я был ребенком, шла священная война. А войны не бывает без потерь. Ты видела цветок Силы – это частичка расколотой святой души.
– Ваши семена бессмертия, – закончила я, вспоминания слова Златы.
– Или наше проклятие, – Ниршан многозначительно усмехнулся, но за усмешкой стояло нечто большее. Может, боль от тысячи потерь?
– И как ты это сделаешь со мной?
– Через твою белую Ци. Ты же знаешь, увидел один, значит, могут увидеть и все остальные. И ты.
Да, да, где-то я уже подобное слышала.
– Давай, – согласилась я и, допив до дна, поставила опустевший фужер на скатерть.
Теперь я знала, что для обнимашек не нужно раздеваться целиком. Но это же арктики. Это же мужчины. Что с них возьмешь? Кто упустит возможность потискать голенькую женскую плоть. Кто не захочет ощутить под пальцами мягкие места и плавные изгибы нежнейшего шелка. Поэтому я сбросила полотенце на стул и легла в чем мать родила на живот на кровати Ниршана. Пока он тоже снимал одежду, не сводя с меня вспыхнувшего жаром взгляда. Наверное, в мужском взгляде тоже есть зазор бытия. Между тем, что происходит у них в голове, и тем, на что они смотрят. И этот зазор мы. И от глубины духовности мужчины, его страсти к бытию, зависят качества женщины. Не ее внешняя красота, не ее природные данные, а душа. Глубина женской души напрямую зависит от мужчины.
Он разделся и лег рядом. Огромный атлет, чья статуя могла бы украшать любую площадь мира. Я обернулась, поднялась на локти, он положил передо мной монету моего отца. Не стала спрашивать зачем. Ему это важно, пусть будет. Мне и так слишком трепетно и страшно. Эта комната, ужин, он сам – возможно это последнее, что я вижу в своей жизни. Дыхание сбилось, и я, паникуя, задышала часто-часто. От жути, от предстоящего.
Его рука легла на мою лопатку. Он повел ей по спине вниз до ягодиц, поглаживая, успокаивая.
