– Спокойнее, вьяна. Все будет хорошо, – он баюкал, как мать шепчет дитю колыбельную. – Дыши ровно, глубоко.
И я дышала, как могла. Затем он потихоньку залез на меня. Придавил немалым весом, вытягивая мои руки вперед над головой.
– Вот так. Бесценная, пленительная вьяна. Радость моя. Свет мой.
И когда он растянулся и коснулся губами затылка, а пальцы его легли на запястья – мир взорвался вишневыми всполохами. Переливаясь в багряные, темно-красные, пурпурные рубины. Мгновенно образовавшаяся связь иньской и янской Ци закольцевалась и потекла между нами. Но Ниршан пошел глубже, он внутренне ушел от желания, гася его волевыми усилиями. Невозможно было не чувствовать, словно к холодной волне начала примешиваться теплая, выталкивая ее. Омывая тело, раскаленным приказом идти дальше, за ним. За руку. А мне было так хорошо, так карамельно в его Ци, так пьяно и сладко, что нега, опустившаяся на мою душу, проникла в нее и таяла в ней. Пленяя восхитительным, чудесным блаженством.
– Максима!
Окрик выдернул из залипания в его Ци, заставил открыть глаза и вынырнуть на поверхность сознания. И я поняла, что стою в привычной для себя одежде, в черной рясе послушника афонского монастыря. А рядом Ниршан в деловом костюме. Мир вокруг изменился.
В нем семь солнц. Пространство будто соткано из стекла и белого известняка. Небо есть, но цвета белые, без голубых оттенков, без птиц. Мы у обрыва. А вокруг нас гуляет знойный, обжигающий ветер.
– Это она?
– Она. Эдемский сад. Идеальное пространство между мирами.
– Почему нет Моста? – я кивком показываю на пропасть.
– Он невидим.
Я захлопала глазами, и в середине пропасти образовался стол. Пустой деревянный стол на одной опоре посредине. Такие квадратные столики стояли в афонском монастыре в комнатах посетителей. На них часто ставили латунные подносы с ракией, кофе и водой.
– Но это не Мост на Траспрану?
– Это твой Мост, – ответил он, хмурясь.
– Что-то не так?
Ниршан ничего не ответил, так как дорожка до стола над пропастью отливала в лучах солнц белизной, казавшейся весьма опасной.
– Это смертельный выбор, – медленно произнес он, не отводя глаз от стола. – Вечность выберет только одного из нас. Ты или я?
Ужасный выбор. Я облизнула губы, глядя на него. Он знал? Ниршан не знал, что так будет. Видимо, я была первым человеком, кого арктик привел сюда. Игры в иное коварны, а игры с Вечностью, тем более.
– Идем.
Мы шли над пропастью. Внизу зияла пустота. На дне обрыва ничего не виделось. Только белый известняк. Чистый, без разводов. Красный цвет на нем будет смотреться особенно сочно.
На столе, в правых углах с противоположных сторон лежали стопки монет. На глаз казалось равное количество. Он посмотрел на меня.
– Ты знаешь, что это значит?
Я закивала, прикидывая размер стола. Метр на метр. Вечность предлагала нам сыграть. Только один из нас сможет вернуться. Один вернется назад. Это старинная игра. Борьба за пространство. Суть проста – два игрока сидят за квадратным столом. Сначала первый кладет монету на стол, затем второй, после чего они продолжают делать это по очереди. По условию игры, монеты не должны соприкасаться. Победителем становится тот, кто положит монету на последнее свободное место. Кроме того, размер стола должен быть больше одной монеты, иначе игра окончится после первого же хода. Монеты одинаковые. Один игрок непременно выиграет. Кто именно?
– Откажемся – умрем оба, – сказал он.
Я играла в эту игру. На ней в школе объясняли принцип биологии пищевых горизонтальных цепочек. И я точно знала, что игрок, который ходит первым, стопроцентно выиграет, если применит определенную стратегию. Подняла взгляд на Ниршана. Каким будет его выбор?
Он, как ни странно, смотрел на монету моего отца. Вот зачем он положил ее на подушку, хотел взять с собой в Вечность. Он подбросил ее и поймал, понимающе посмотрел мне в глаза.
– Ходи первой.
Я не могла пошевелиться, тело сковало виной. Он же делает выбор. Это его выбор. Не мой. Но если я вернусь, люди увидят Мост Вечности. Смогут что-то с этим знанием сделать, верно?
– Это твой окончательный выбор? – сама не верю, что спрашиваю.
–Да, – у него получается сказать настолько легко и беззаботно, что я теряюсь. Отчего ему так полегчало?
Не знаю, что думать, и с тяжелым вздохом беру монету из своей стопки. Мы начинаем игру. В ней важно, что первый игрок кладет монету в центр стола, а затем куда бы ни клал монету Ниршан, моя задача положить ее в противоположное пространство или позицию. Таким образом, поскольку в начале игры стол пуст, то где бы Ниршан ни положил монету, у меня всегда будет возможность положить монету на противоположную позицию. Следовательно, я не могу проиграть, и, в конечном счете, на столе не останется свободного места для его монет.
Так и вышло, когда я положила свою последнюю монету. В то же мгновение исчез сверкающий белизной смертельный Мостик, растворился стол над обрывом. Осталась только я стоять на крошечном пятачке пространства. Кладя последнюю монету, я бросилась к Ниршану, вцепилась в него, как обезьянка, и теперь удерживала его на себе. Пока он, держась за меня, гладил по спине, по голове, целовал в макушку. Мы цеплялись друг за друга на крошечном островке, предназначенным только для одного из нас.
– Ты сумасшедшая, знаешь?
– Угу, – меня слишком трясло, сил отвечать не нашлось.
Очень медленно, как улитка на скате вибрирующей травинки, я потянулась и достала из его кармана монету отца, зажала в кулаке. Если мы умрем, пусть она будет у меня. Теперь она тоже моя.
– Твой выигрыш? – спросила Вечность безголосым смыслом, шелестящим в пространстве головы плавной вибрацией.
Я подняла голову от груди Ниршана, посмотрела в его яркие голубые глаза и, улыбнувшись Вечности, прошептала:
– Их прощение. Освободи их всех. Душа свободна.
Монета из моего кулака выскользнула в пропасть. Потерялась в ней. Пятачек под ногами задрожал, сотрясая нас, завибрировал. Мост Вечности обозначился в воздухе планеты Земля целиком, на этот раз над Афоном. А затем разрушился на глазах, опал тысячелетней пылью на святые земли, собираясь в единый комок чужой расколотой Души. Все арктики, как и Ниршан, видели, как из их солнечных сплетений отделялись искры. Цветок Силы, дарующий бессмертие, растворялся в Вечности, собираясь воедино. Вечность шелестела…
– Прощение даровано.
Я заплакала, зарыдала от ответа, потому что это был мой собственный Мост Прощения. Засмеялась, видя, как плачет Ниршан. Мой греческий бог на софе, с чертами и пропорциями Фибоначчи. Может быть, он, конечно, плакал от горя из-за утраты своего могущества, но что-то подсказывало, что это не так.
