– Я выбираю Ниршана Линя.
И снова возмущенный выдох толпы. Ропот несогласных. Крики о том, почему он. Несправедливо же. Судья снова заставил всех замолчать.
– Почему он?– спросил, желая угомонить толпу страждущих.
– Я проиграла себя в шахматы, – произнесла и не смогла сдержать нелепого смешка. Глупо радоваться этому, а смешно. – Есть свидетели – персонал кафе.
Они знают, я не лгу. Сканеры подтвердят это. Теперь все взоры обращены к арктику, пока тот смотрит мне в глаза, вопрошая «Ты хочешь эту игру, Максима»? И я изобразила жест, который показывала когда-то в детстве. Два пальца указательный и большой вместе, а между ними два миллиметра: «Одну новую, ну вот такую, дядя, малюсенькую-премаленькую».
Долг и выбор
Ниршан вернулся домой весь взвинченный. Вошел в кабинет, стянул с себя душащий галстук, тесный пиджак, ненужный ремень. Все по шагам. Затем на пол полетели башмаки и носки. За ними последовали запонки с дорогой белоснежной рубашки. Он закатал рукава и невидящим взглядом посмотрел на рабочий стол. Сколько лет он провел за ним? Сколько?
Привычным движением налил выпить. За этим столом он заключал сделки, подписывал указы, целовал женщин. Много женщин. Прекрасных и самых женственных на свете. Таких, чья эротичность сочилась в каждом вздохе, пьянила привлекательностью, сводила с ума желаниями. Сотни прекрасных созданий.
А убил он за этим столом всего одну. Летти. Он поклялся себе, что не будет второй. Никогда. Это же почти Вечность. И вечность по его ощущениям, по календарным таблицам не прошла. Не закончилась.
Он знал, что скоро сюда войдет Максима. Ее привезут по его решению, раз уж выпала такая честь. Палача. Убийцы! Максима будет второй.
Он до боли, до хруста в костяшках сжал бокал, желая сокрушить. Хрусталь не ломался, не трескался, держал давление. И тогда Ниршан швырнул его со всей силы в стол, так сильно, чтобы разлетелся на тысячу мельчайших осколков. Вдребезги. В пыль.
В ход пошли принадлежности со стола, с полок, все, до чего он мог дотянуться. Он крушил, разрушая, терзая. Мечтал взорвать все до основания, до фундамента. К такой-то матери, ко всем бездушным богам. На грохот сбежалась прислуга и мельком, из засады, заглядывая, тут же выскакивала обратно. Так как в тот момент внутри комнат раздавался звериный вой. Затем скулеж, шум и рычание. И снова грохот.
Ниршан крушил собственный дом.
Спустя полчаса Ласмир сообщил прибывшему Велигору, что хозяин в деловой части дома и занят. На вопрос чем, тот ответил, как есть, «Сносит все к чертовой матери. Вероятно, нас ожидает ремонт, сэр». Тот поднялся наверх и застал Ниршана крушащим стены. Ломались те неохотно, настолько, что тот не поленился и сходил за кувалдой.
– Э-э-э, я свой-свой, – сообщил он, когда тот, не вполне в себе, обернулся, практически не узнав его. Велигор поднял обе руки, демонстрируя ладони. – Я с миром.
Блондин несколько секунд приходил в себя, раздумывал, продолжая сжимать рукоять так, словно хотел сокрушить, затем опустил.
– Выпить найдется? Или нет?
Ниршан еще некоторое время соображал, не зная, что тому ответить. В кабинете он все разбил. Ласмир, вывернувший из-за угла, внес в просторную комнату, служившую когда-то утренней трапезной для гостей после светских приемов, серебряный поднос с графином и двумя бокалами. Ниршан указал на него.
– Видимо, да.
Велигор улыбнулся и опустил руки. Принял из рук Ласмира бокал, оглядевшись по сторонам, выбрал одно из менее запыленных кресел, уселся. Ниршан поставил кувалду у стены и последовал его примеру. Ласмир удалился.
Они пили молча, словно ждали, пока пыль уляжется. В доме стало так тихо, что казалось, будто он вымер. И теперь, со стороны, откуда-то из вечернего парка слышался стрекот сверчков. Слышалось, как ветер шелестит кронами деревьев, и приближается дождь.
– Ты помнишь, как все начиналось? – спросил Ниршан. – Помнишь Мост?
Если арктик заводил разговор о начале, про Мост, значит дело дрянь. Ведь в конце думают о начале.
– Мы были детьми, – отозвался Велигор.
– А еще братьями. И Кида.
Кида, родная сестра Велигора, подружка Ниршана. Учителя приводили их к Мосту Вечности по несколько человек. Мир с семью солнцами и его безжизненными равнинами полнился чудесами. Кто не хотел бы оказаться за гранью, в месте, где все возможно. Нужно только ответить на один-единственный вопрос. И Вечность исполнит все твои просьбы.
– А это помнишь? – спросил Ниршан, отпуская собственную искру, цветок Силы из груди, и тут же возвращая его обратно. – Мы ведь тогда не понимали, каково это расколоть душу Святого на миллиарды атомов.
То был совсем не крошечный ядерный взрыв, то была Вселенная. Звездная пыль, что покрыла всю Землю тончайшим слоем. Впитываясь во все живое. Тогда-то один умелец и догадался открыть путь на Транспрану. Мост Вечности.
– Сколько тогда погибло детей и взрослых, пытавшихся его пройти? Тысячи или миллионы?
– К чему ты? Мы же победили.
Ниршан горько посмотрел на Велигора, ухмыльнулся.
– Победили? Ты в это веришь? А что в итоге? Превратились в обыкновенных убийц, прячущихся за бессмертием, изображая величие. Играем роль богов, а сами…
Тот не ответил, щедро отпил из бокала.
– Если тебе жалко ее терять, не теряй.
– А куда ты мне прикажешь ее деть? Спрятать? А потом смотреть, как она старится, как становится слабой и умирает? Это твое предложение?
Велигор под разразившийся грохот и сверкнувшую где-то далеко за окнами молнию поставил бокал на столик и встал. Посмотрел на старого друга, пожал плечами. Он смотрит на Злату каждый божий день. И ничего.
– Я ее привез. Что делать, решай сам.
Вышел, больше ничего не добавив. Ниршан еще долго пил до дна показавшийся горьким на вкус напиток. Затем поморщился, принявшись тщательно разглядывать тонкие стенки бокала, ребристые узорчатые грани, затем поставил на столик. Оглядел окружающий его погром. Все тлен. Все пустое. Ничего больше для него не имело смысла.
***
Странное существо – человек. Время умирать, подводить итоги, а быт никуда не девается. Приготовить, помыть, постирать, поиграть, поспать, все эти действия, настолько обычные, повседневные, что надобность их диктуется лишь возможностью реализации. Но никак не условиями жизни. Хоть война, хоть конец света, хоть мир, а дела делать требуется. Мое сердце колошматится в груди, кожа в поту, а села спокойно после слушания в машину Велигора и поехала на казнь, зная, что Ниршан вряд ли набросится на меня с порога. Значит, можно принять душ и поесть. Аппетит прорезался неимоверный. Будто не кормили меня до этого никогда. Говорят, что если человек все время жует, все время ест, значит он хочет жить.
