существовать и человек, и архитектура могут лишь в том случае, если они постоянно изменяют свою среду. Нельзя обитать на архитектурном кладбище, пусть даже состоящем из самых прекрасных памятников. Непрерывная трансформация архитектурной среды – естественный процесс, противодействовать которому бессмысленно. Вместо этого необходимо регулярно правильно вписываться в этот процесс. А для этого поневоле приходится решать очень непростой вопрос – а что значит вписываться «правильно»?
Чем крупнее архитектурный объект, тем выше вероятность, что для продления его жизни потребуется, так или иначе, изменить его архитектуру. В этом смысле египетские пирамиды – редкое исключение. Достаточно большой архитектурный комплекс, городской квартал, не говоря уже о городе в целом, сохранять долгие годы неизменными невозможно в принципе. Если отбросить обе крайности (сохранять абсолютно всё или наоборот можно сносить всё, что хотите), то проблема каждый раз сводится к определению степени и характера изменения данного фрагмента архитектурной среды. И в каждом случае её приходится решать конкретно, определяя, что именно следует сохранять и в какой степени? Какую-то часть существующего здания? Целиком все здание? Все без исключения здания на данном участке? Весь данный фрагмент среды, включая архитектурный характер пространств между зданиями?
Попытки вместо снесенного до основания старого здания возводить вместо него точно такое же уже достаточно убедили в своей несостоятельности. Даже если при этом добиться абсолютного внешнего сходства, это дела не меняет. Бывает, мы не в силах отличить человека от его брата-близнеца. Но это другой человек. Подделка, даже ма́стерская, не имеет ничего общего с проблемой сохранения.
Более аккуратный подход демонстрируют многочисленные примеры сохранения, когда внешний облик здания («телесная оболочка») остается нетронутым (почти), а внутри всё полностью перестраивается в соответствии с современными функциональными требованиями и с применением последних достижений техники. Пример архитектурной трансформации подобного рода – переделка старого здания бывшей свинарни (почти в состоянии руин) в современное помещение для выставки товаров (Рис. 13–01).
Новое помещение в виде объемного блока размерами немного меньше размеров внутреннего пространства руин, было попросту вставлено внутрь разрушенного здания через давно утраченную крышу. Таким образом, новые конструкции даже не прикасаются к существующему зданию. Сохранение старой архитектуры просто идеальное.
В индуизме и ряде других учений есть понятие реинкарнации. Считается, что после физической смерти человека его душа переселяется во вновь родившегося человека. Приведенный прием архитектурного взаимодействия старого и нового можно назвать «реинкарнацией наоборот» – новая «душа» (новое функциональное нечто) переселилось в тело функционально умершего архитектурного объекта.
Сопоставление человеческой проблемы «жизнь-смерть» с похожими процессами творений архитектуры и дизайна показывает, что между этими двумя созданиями мироздания просматриваются определенные аналогии. Все, кого когда-то родили, а также и всё, что когда-то создали, неминуемо умрёт. С этой неминуемостью человек смириться не может. (Не хочет). Вопрос жизни и смерти чрезвычайно волновал людей всегда. Но до недавнего времени эта проблематика оставалась прерогативой исключительно религии. Почти во всех религиях можно найти утверждения о существовании некой формы жизни после жизни. И вот в 20 веке начались попытки исследовать этот феномен средствами науки.
Наиболее известны работы американского врача и психолога Раймонда Моуди[13-2] и американской психолога швейцарского происхождения, Элизабет Кюблер-Росс[13-3]. Хотя они работали независимо друг от друга, оба использовали похожий метод. Они изучали людей, переживших клиническую смерть и оказавшихся способными более или менее подробно рассказать о своих ощущениях в этот временной период.
До сих пор среди специалистов нет единодушия в трактовке результатов подобных работ. Основные сомнения относятся к самому принципиальному вопросу: рассказы опрошенных пациентов действительно ли отражали некое существование этих людей после смерти или же всё это связано лишь с неким переходным периодом от жизни к смерти. Но в любом случае наличие специфического переходного периода уже не отрицается. Период очень кратковременный (для внешнего наблюдателя), измеряемый несколькими минутами. Но есть основания предположить, что для самого человека время в этих случаях течет иначе и этот период превращается в очень долгий, а, может быть, даже в бесконечный. В таком случае процесс существования как человека, так и создаваемых им объектов, можно представить как состоящий не из трех этапов: рождение (создание) – жизнь (функционирование) – смерть (уничтожение), а из четырех. Добавляется этап переходный от жизни к смерти. Это стали обозначать выражением «жизнь после жизни».
Любые аналогии подразумевают не абсолютное тождество, а сходство некоторых параметров, структур или принципов действия. Интерес к «жизни после жизни» человека порожден неизбывным страхом каждого человека перед неминуемой будущей смертью. А вот интерес к исследованиям «жизни после жизни» предметов дизайна связан с другой проблемой – засорением Земли отходами человеческой деятельности. Это засорение достигло угрожающих масштабов. Проблема избавления от не гниющих и не сгорающих отходов превратилась в глобальную. Даже в отдаленных частях мирового океана можно увидеть плавающие на поверхности пластмассовые бутылки. А ведь природа вообще не знает отходов. И специализированных мусороперерабатывающих предприятий у нее нет. И уж тем более никаких свалок. У природы нет «ненужных» вещей. То, что является «отходами» для одной ее подсистемы, является жизненно необходимым для существования другой подсистемы. Тем самым природа подсказывает нам, дизайнерам и архитекторам, разумные стратегии поведения. И творческие специалисты иногда слышат эти подсказки.
Время от времени появляются архитектурно-дизайнерские мутации, когда предметам, окончившим свой срок эксплуатации, даруется новая жизнь путем использования их для другой функции. Так, старые джинсы совершенно неожиданно становятся подставкой для цветов (Рис. 13–02).
Отслужившие свой срок цистерны для горючих жидкостей обретают новую жизнь в качестве кроватей с закрытием при реконструкции верхнего этажа гаража, ставшего жилым домом (Рис. 13–03).
А списанный автобус стал прекрасно функционирующей игровой горкой для детей (Рис. 13–04).
Есть немало примеров дизайнерских мутаций, когда из отслуживших свой срок предметов, как из деталей создаются совершенно новые предметы.
Приведенные иллюстрации, конечно, примеры единичные, даже на грани экзотических курьезов. Но среди отходов есть два объекта, которые, во-первых, являются продуктами массового производства, а, во-вторых, их повторное использование уже сейчас становится если и не массовым, но уже не единичным. Эти два объекта – посуда (стеклянная и пластмассовая) и самолеты.
Сначала вторичное использование стеклянной посуды ничем особенно не отличалось от вторичного использования других бытовых предметов (Рис. 13–05).
Но затем возникло целое направление под названием «архитектура бутылок». В различных странах появился ряд примеров, когда превратив использованные бутылки в своеобразные строительные
