Мы сливаемся в единое существо, и ощущается это божественно сладко и правильно.
И, когда движения, волны, накатывающие на меня, становятся невыносимыми, я прошу на родном для меня языке:
– Пожалуйста… Пожалуйста…
– Красиво поешь, русалка, – отвечает мне утес, так крепко и надежно держащий меня, – непонятно, но красиво…
И тогда я, так и не открывая глаз, утыкаюсь ему в мощную шею сухими губами, уже без слов упрашивая сделать хоть что-то с томлением, охватывающим всю кожу, заставляющим дрожать все внутри, неконтролируемо и жарко.
И он понимает, конечно, понимает!
И ускоряется, вынося меня, наконец, за пределы сознания.
Я ничего не понимаю, все в тумане и бреду, и только его сильные руки удерживают от падения. Спасают.
Проваливаюсь в беспамятство, оглушенная произошедшим и убаюканная темными, сладкими словами… Я их не понимаю.
Да и не надо, наверно.
Зачем смысл, когда есть интонация?
Утро радует солнечными лучами, мягко щекочущими веки.
Я раскрываю глаза и какое-то время смотрю на зелень за окном.
Дышать почему-то тяжело, поворачиваюсь неловко и понимаю, что меня захватили в плен огромные руки моего мужа.
Он спит, сладко сопя в подушку и обнимая меня, словно ребенок мягкую игрушку.
Тихонько выдыхаю, неловко пытаюсь шевелиться…
Азат переворачивается на спину, по-хозяйски подгребая меня на себя.
– Проснулась, сладкая, – бурчит он сонно, – спи еще, рано совсем… Тебе отдыхать больше надо…
– Но я… – мне неловко говорить про естественные надобности, стыдно, потому опять пытаюсь выскользнуть, но Азат не пускает.
Полностью перетаскивает на себя, чуть ли не верхом сажает, заставляя обхватить его ногами.
Замираю, ощущая под собой твердое тело мужа. Везде твердое! Ой, как стыдно, ой…
– Если не хочешь спать, давай поиграем… – предлагает он и показывает пример, на какую игру рассчитывает, крепче прижимая меня за бедра к себе и мягко покачивая, словно на батуте…
Мне так стыдно, что щеки, кажется, сейчас жечь начнет!
– Нет… Нет… – шепчу растерянно, – я… Мне надо…
Он замирает, смотрит на меня испытующе, потом вздыхает разочарованно и убирает руки.
– Иди, сладкая, я подожду…
Быстро, пока Азат не передумал, перепрыгиваю через него и, запахнув толстый халат, в котором, оказывается, так и спала, бегу в ванную.
Сделав основные дела, смотрю на себя в зеркало и поражаюсь. Волосы, которые должны были спутаться в жуткий веник, потому что уснула, не просушив голову, лежат красивой волной, блестят даже! И глаза блестят. И… Ой… Краснею опять, торопливо запахиваю ворот халата. Темные пятна от поцелуев мужа уже посинели, и надо их прятать… Так стыдно… Он вообще не сдерживался. А мне все нравилось, развратнице!
Как мне выйти теперь?
А если он опять… захочет?
Могу ли я отказать теперь, после всего, что случилось?
Хочу ли я отказать?
Что изменилось между нами, кроме очевидного?
Вспоминаю наш разговор в пещере, тот, определяющий. Когда я спросила, отпустит ли он меня, когда попыталась достучаться, объяснить, что я не хочу так, что не вижу такого будущего для себя!
И, словно наяву, вижу перед собой его закаменевшее лицо.
Это так страшно!
Только что мы смеялись, разговаривали про его прошлое, про детские проказы, друзей и прочее, и Азат казался невероятно… Надежным, родным таким. С ним не было страшно в жуткой пещере, и я постоянно твердо верила, что мы спасемся.
Он не давал унывать, утешал, ухаживал, вообще показал себя с совершенно другой стороны!
Не таинственным незнакомцем с развратным взглядом, как в первый раз в клубе, не диким, безумным Зверем, не слышащим доводов разума и моих просьб, как после сватовства… Не пресыщенным хозяином жизни, как затем, здесь в доме.
Он проявил себя в жуткой пограничной ситуации совсем другим человеком! И именно этот человек мне понравился до безумия. Именно этому человеку я позволила все то… что позволила. Сама. И не жалею, нет!
Но, в тот момент, когда я заговорила о своих страхах, этот надежный веселый мужчина испарился, оставив вместо себя опять дикого Зверя, жутко глядящего на меня и рычащего только лишь: «Ты – моя жена!».
С этим Зверем невозможно было разговаривать, его нельзя было ни в чем убедить…
И я сказала то, что он хотел услышать.
А вот теперь… Как мне быть теперь?
Он берет меня, по праву мужа, он нежен, заботлив… Он такие слова говорит…
И, наверняка, в глазах всех своих одногодок, воспитанных правильно, я выгляжу невероятно неблагодарной и лживой тварью.
Может, мне надо смириться? Может, надо принять уже свою судьбу?
Я смотрю на себя в зеркало…
И не нахожу правильного решения.
Нет его.
Нужно, наверно, подождать. Нужно понять, как он себя будет вести в обычной обстановке. Как мы с ним будем жить не в состоянии войны. Удавалось же нам как-то договориться там, в пещере?
Может, и сейчас получится?
ПрозрениеАзат
– Нет, сегодня занят. Да. Салам, дорогой.
Саюмов нажимает отбой, смотрит в окно холодным взглядом, а затем, не оборачиваясь, бросает помощнику:
– С ним больше не соединять.
Помощник кивает и выходит.
А Саюмов разворачивается ко мне, усмехается:
– Рустам Байкулов – настойчивый парень.
Не комментирую. Смысла нет говорить о крысе. Обсуждать крысиные повадки. Она от этого лучше не станет.
– Ладно, давай вернемся к нашим делам, – Саюмов берет в руки бумаги, бегло пролистывает, – мои юристы все проверили, собственно, все вправки внесены, твои тоже заверили… К делу?
Киваю.
Открытие нового направления, в котором мы с Саюмовым выступаем в качестве партнеров, официально можно считать подтвержденным.
Европа… Это хороший рынок, хороший кусок.
У Саюмова есть все нужные связи, у меня – новые технологии.
До недавних пор Рустам Байкулов, будущий родственник Саюмова, рассматривался в качестве управляющего на это направление, но сейчас все это в прошлом.
Как, собственно, и женитьба Рахмета Саюмова на Алии Байкуловой.
Я не стал скрывать от будущего партнера историю с его будущей невестой. Естественно, в самом начале проверив все, что мне рассказала Наира.
