Бенжамин знал, куда ему плыть. Ему нужно выплыть в открытое море, а потом будь что будет. Позади остались маленькие островки, звуки города, он слышал только собственное дыхание и плеск рук о поверхность воды.
Над водой раздался гул, потом прекратился, несколько секунд тишины. Затем гул раздался снова, душераздирающий звук, похожий одновременно и на раскат грома, и на вой сирены; этот звук пронзил его, он ощущался даже в воде, словно рождался в морских глубинах. Бенжамин обернулся и увидел гигантский пассажирский лайнер всего в пятнадцати метрах от него. Гул раздался в третий раз, все тело Бенжамина парализовало на несколько секунд, звук проник в кости, в мышцы, и он снова оказался в трансформаторной будке, снова и снова раздавался взрыв, он чувствовал, как Молли прижалась к его груди, он крепко сжимал ее, комната стала синей, он почувствовал удар в спину и подумал, что вот теперь-то он знает, что чувствует человек, когда его бьет током. А потом все потемнело. А когда он очнулся, на спине у него был ожог.
Сориентируйтесь!
Куда плыть?
Где мои братья?
И он пополз к Молли.
Когда сигнал с судна раздался в четвертый раз, Бенжамин громко закричал, услышал свое тяжелое дыхание и поплыл дальше. Он плыл прямо, внезапно плыть стало тяжелее, ветер обдувал его холодную голову. И тут он увидел их, две головы в воде прямо перед ним. Он сразу же их узнал, он ведь узнает своих братьев даже за километр. Он доплыл до них, увидел, как сосредоточен Пьер, голова еле поднята над водой, он взглянул на маленький буек, качавшийся чуть поодаль.
– Вон буек! – закричал он Нильсу. – Скоро мы проплывем половину!
Пьер взглянул на Бенжамина.
– Я боюсь, – сказал он.
– Я тоже, – ответил Бенжамин.
Нильс плыл чуть впереди. Бенжамин увидел, как он запрокинул голову, чтобы вода не попадала в рот.
– Нильс, – сказал Бенжамин.
Нильс не отреагировал, просто плыл дальше, уставившись в небо. Бенжамин догнал старшего брата, оба тяжело дышали. Они замерли, три мальчика. Море выжидающе молчало.
– У тебя губы синие, – сказал Бенжамин Пьеру.
– У тебя тоже, – ответил Пьер.
Они захихикали. Бенжамин посмотрел на Нильса, тот мягко улыбался. Мальчики прижались, согреваясь дыханием друг друга. Они смотрели друг другу в глаза, и Бенжамину больше не было страшно.
– Мне нужно плыть, – сказал он.
Нильс кивнул.
Пьер не хотел его отпускать. Бенжамин прикоснулся рукой к щеке брата, улыбнулся ему, потом освободился, повернул в открытое море, почувствовал холод в ногах, который вцепился в него и медленно пробирался к бедрам; он устал, не запыхался, не вымотался, он чувствовал покалывание в плечах и руках. Вода приближалась, волны по-прежнему были высокими, но их характер изменился, море так сильно оперлось на него, что ему стало тяжело; при следующем вдохе море проникло в него, заполнило его желудок, дыхательные пути, легкие, и за секунду до того, как потерять сознание, он перестал беспокоиться, потому что знал, что теперь он наконец может отпустить эту реальность, за которую цеплялся так много лет. Он опускался под воду, свободный, невесомый, и когда его пульс остановился, не стало ни светло, ни темно, не было и туннеля со светом на другом конце.
Лишь грунтовая дорога.
Глава 22
02:00
Он говорит братьям, что ему нужно в туалет, что они могут идти без него, обещает, что закроет за собой дверь. Пьер и Нильс какое-то время стоят, согнувшись, в коридоре маминой квартиры, завязывают шнурки, берут то, что они взяли на память о маме, и выходят на темную лестницу. Бенжамин наблюдает за ними, закрывая дверь, видит, как они подходят к лифту. Он идет в туалет, но не потому, что ему нужно, а потому, что не хочет врать. Он видит мамины туалетные принадлежности в распахнутом шкафчике. Крем для рук. Прилипшее к раковине мыло. Почти стертая зубная щетка. Следы рвоты на раковине. На краешке ванны стоит бутылка духов «Шанель», мама купила их много лет назад и настолько дорожила ими, что никогда не пользовалась. Три лампы над раковиной, работает лишь одна. Он смотрит на свое отражение в зеркале. Он никогда не смотрится в зеркало без особой необходимости, никогда не встречается взглядом с самим собой, всегда смотрит мимо себя, на подбородок или на нос, но сейчас он ловит свой взгляд. Видит свой выдающийся вперед рот, широкий лоб. «Легко представить себе, как выглядит твой череп». В детстве его занимала собственная внешность. Он всегда хотел себя разглядывать. Стоял у зеркала и даже удивлялся. Однажды, когда он был маленьким, он смотрелся в зеркало в коридоре так долго, что ему стало казаться, будто он видит кого-то другого. Он не испугался, вернулся, попробовал почувствовать это снова, но момент был упущен. Однажды в загородном доме он сидел на полу на кухне, вытянув ноги на ковре, смотрел на нижнюю часть своего тела и вдруг ощутил, что она ему не принадлежит. Это были чужие ноги, все, что находилось ниже талии, было просто мертвым куском мяса, не его телом. Он почувствовал это так явно, что даже не смог двигаться. Он дотянулся до деревяшки, лежащей в корзине с дровами, и с силой ударил себя по бедру, по ступням, чтобы что-то почувствовать, вернуть себе свои части тела.
Бенжамин смотрит на себя в зеркало.
Пытается представить себе, как выглядит его череп.
Он заходит в гостиную. Оглядывает комнату, все перевернуто – братья искали что-то, что они хотели бы забрать с собой на память. Распахнутый фотоальбом на полу, выдвинутые ящики на кухне, снятые со стен картины. Словно здесь побывали воры. Он заходит в спальню, видит незаправленную постель, скомканную во время последней бессонницы простыню. Он снимает одежду, немного выжидает, а потом ложится в постель. Он не хочет ехать домой. Он хочет спать здесь, в маминой постели. Пепельница на тумбочке, короткие окурки на дне, сверху потушенные сигареты, выкуренные лишь наполовину. Пепельница похожа на хаер панка, в последние недели мама не могла долго курить.
Он достает мамино письмо. Под тусклым светом прикроватной лампочки перечитывает его. Он слышит мамин голос, он хорошо его знает, ему знакома его малейшая интонация, любые нюансы, даже те, которые она сама не осознавала; он читает, делая паузы, как делала бы она. Он повторяет текст медленно, словно больше никогда не увидит его и должен выучить наизусть. Кладет письмо на грудь. Выключает лампу. Ему четыре года, он в спальне, которую не помнит, на кровати, которую не узнаёт. Мама задирает ему пижаму и щекочет его, говорит, что она муравей, указательный и средний палец бегут по его животу. Бенжамин икает, а мама говорит, что сейчас придет еще один муравей, теперь по телу Бенжамина бегут уже две руки, Бенжамин уворачивается, вертится, сучит ногами и попадает маме по голове. Она отступает, держась за лоб, что-то бормочет себе под нос. Бенжамин садится на кровати. Он просит прощения: «Прости, мама, я не хотел». Все еще держась за голову, она уверяет, что ничего страшного не случилось. Она подходит к нему, видит, что он плачет, и обнимает его: «Ничего, мой любимый, ничего страшного!»
