— Чтобы мои тайны расползлись по всему свету? Слишком много любителей выведать, что хранит старик Рейвен. С заколоченными окнами как-то спокойнее, и дверь я не для всякого открываю.
— Чем же ты живешь, коли не всякого пускаешь? — Добря отметила и паутину по углам, и затертый до дыр ковер на полу, и грязь оконных стекол, через которые едва пробивались лучи зимнего солнца.
— А мне и одного важного гостя хватает, чтобы потом долгие дни беды не знать. Вот и ты не с пустыми руками пришла, — Рейвен вытянул шею и многозначительно посмотрел на скромную суму, что болталась на плече монахини.
— Не с пустыми. Но сначала выведать бы надо, не за порожние ли слова ценность свою на свет явлю?
Старик торопливо притворил дверь. Лязгнули затворы. Оглянувшаяся на звук монахиня успела заметить, как серая дымка, поднимаясь от порога, заволокла проем, делая дверь невидимой. Теперь, если колдовства не снять, вовсе из дома не выбраться.
— Неужели хитростью гостей у себя удерживаешь? — усмехнулась Добря. — Так иным под силу будет не только дверь отыскать, но и стену дома разворотить.
— Не от гостей прячусь, княжинька, не от гостей… — старик посеменил в противоположную от двери сторону к старой занавеске. — От нечисти, да от лихих людей, что не посмотрят на бедность дома, а помня величие Рейвена, кинутся по углам шарить, да самого хозяина пытать. Оно же без денег куда сподручнее какую-нибудь страшную тайну выведать. А их у меня, ох, как много накопилось! Вот и ты с поклоном пришла, а ведь насколько горда была не далее, чем двадцать лет назад… В мою сторону и смотреть не хотела…
— Я и сейчас кланяться не стану, — монахиня только пальцем шевельнула, как занавеска в прах рассыпалась, явив потайную дверь. Та тоже дрогнула и, до последнего сопротивляясь напору, с премерзким скрипом распахнулась.
— Зачем же чужое добро рушишь? — старик уставился на пыль под ногами.
— А чтобы не забывал, кто к тебе пожаловал.
— А ну как откажу в твоей просьбе? — колдун торопливо шагнул следом за своенравной гостьей. Потайная комната вспыхнула магическими огнями.
— Не откажешь, — Добря потрясла перед немалым носом Рейвена пузырьком со светящейся алой жидкостью.
— Н-н-никак Семежизнь?
— Она самая. Один глоток и десять годков как не бывало.
— То-то я смотрю, ты нисколечки с последней нашей встречи не изменилась! А я вот… — колдун опять развел руки, и Добря невольно посмотрела и на нескладное старческое тело, и на впалую грудь, и на дряблый подбородок… А ведь когда-то Рейвен был совсем другим! Женщины (и какие!) частенько стучались в его дверь, и вовсе не за тайными знаниями. Она сама однажды чуть не соблазнилась, попав под его очарование. Спасибо сестре, удержала от греха.
— Ну и что ты намереваешься выведать? — колдун опустил глаза, страшась, что Добря рассмотрит, какой в них разгорелся огонь желания. Заполучить Семежизнь — разве это не очередной подарок судьбы, которая вдруг начала его баловать? Сначала визит наследника Эрии — ох, какая сладкая тайна оказалась в руках Рейвена! Теперь ценнейшее снадобье, что снимает года, как шелуху с лука. И ждет его, опального колдуна, возрождение всему! Телу, славе, могуществу! — «Начать все сызнова!»
— Наследник Генрих — сын брата и сестры? — не стала тянуть монахиня. По тому как затрясся подбородок старика, поняла, что попала в точку. Знает! И непременно расскажет.
— То никому неведомо, — попытался уйти от разговора Рейвен. Уже и молодость казалась не такой привлекательной. Месть нынешнего короля Эрии пострашнее будет. Эдуард не Артур Пятый, не пожалеет, оставив в безвестности, сотрет в порошок! Но как же соблазняет Семежизнь! Вот только что он все расписал наперед, а тут, на тебе, придется расставаться с мечтаниями.
— Врешь! — Даруня опустилась в широкое кресло, погладила золотую бахрому на поручнях. Взглянула на взятое из сокровищницы кольцо. Камень Правды потемнел. Монахиня подняла тяжелый взгляд на колдуна, который враз ощутил себя просителем перед всесильной барыней. — Королева Елизавета не просто так тебя в наперсниках держала! И не зря сразу после ухода Лизаветы в закрытый монастырь ты милости ее супруга лишился!
— Тише! Тише! — Рейвен прижал скрюченный болезнью палец к губам. — Ты сама не знаешь куда лезешь!
Добря была неумолима. Рука, до того беззаботно перебирающая кисти, поднялась, и старик рухнул на колени, придавленный магической силой.
— Говори!
— Нет Елизаветы в скрытом монастыре и никогда не было! — колдун признал Камень Правды. — Умерла в тот же день, как покусилась на жизнь нынешней королевы Беатрис.
— Свон?
Рейвен кивнул.
— Извести она свою будущую невестку хотела. Ненависть в ней пылала…
— За что же?
— Права ты была, когда спрашивала, не брат ли с сестрой родители Генриха. Родные они. По отцу. Да! Артур Пятый двоюродную сестру Елизаветы в полюбовницах держал.
— А что же он сына своего от дочери не отвадил? Или забыл закон «Брат и сестра», что диктует смерть его нарушителям, какими бы родовитыми они ни были?
— Так не знал он! И умер в неведении. Королева ему ни за что не открылась бы, что самолично с его полюбовницей и их ребенком расправилась. Да кто же думал, что девчонка выживет и с сыновьями королевскими сблизится? Потому и решилась Лизаветушка на отчаянный шаг — покончить с мужниным отродьем. Я сам и Адов огонь готовил, который должен был Свон без следа испепелить, а оно вон как вышло: Елизавета сама от него погибла.
- А тебе откуда ведомо, что опальная королева не в монастырь ушла, а смерть отыскала?
Рейвен, не поднимая головы, показал пальцем на хрустальный шар, что и сейчас стоял на полке.
— Ух, какой у тебя знатный кристалл, — любопытство заставило Добрю выбраться из кресла. — Никогда такой большой не видела.
Она подошла ближе, провела ладонью по поверхности стекла. Тьма, что крутилась в нем, потянулась за ее рукой, собралась живой кляксой под пальцами, вторя их контуру.
— Не тронь! Ему более тысячи лет. И он давно уже ничего путного не являет.
— Не Хейринга ли шар?
— Его самого, — Рейвен с трепетом смотрел, как тьма, отлипнув от руки монахини, вновь закрутилась, рождая причудливые образы, прочесть которые не было никакой возможности. — Вечная память колдуну!
— Ты знаешь, а мне и сейчас не верится, что он ушел от нас навсегда, — Добря тоже не могла оторвать глаз от скручивающейся в спирали мглы.
— Великие не уходят, их свет распадается на частицы и оживает в людских сердцах. Так и наша магия когда-нибудь проснется в каком-нибудь мальчишке…
— … или девчонке…
Тьма сгустилась и вдруг собралась в куб, который начал вытягиваться в высоту. Рейвен и Добря застыли, боясь даже дышать.
А за хрустальным стеклом уже можно было рассмотреть и каменную кладку торопящегося ввысь здания, и остроконечную крышу, под сенью которой образовался колокол. Железная чаша дрогнула, и хоть родившийся звук нельзя было услышать, его обозначила стая воронья, кинувшегося в разные стороны.
