— Посмотри на него, Мев. Посмотри. Он больше не опасен, — Катасах улыбается без щёк и губ. — Если ты не поможешь, бедная девочка не сможет жить.
Мев удивлённо скашивает взгляд на Анну, будто бы только что заметив её присутствие.
— Смерть не забрала самозванного жреца, — тянет она. — У смерти сегодня другая добыча.
Очередной приступ кашля неожиданно подламывает Константину ноги, вынуждая тяжело рухнуть на одно колено, судорожно вцепившись в Анну, чтобы не выпустить её из рук. Стиснув зубы, он поднимается снова, предельно ясно понимая: его голос — голос чужака, самозванца, убийцы, разрушителя — станет самым последним, что будет принято во внимание. Но даже если так — он не будет молча ждать развязки. Не может. Не станет.
— Она жива, жива! — он старается, чтобы его голос звучал громче, он очень старается. — Помоги, помоги! Пожалуйста!
— Тот, кто принёс смерть и беды нашему дому, теперь сам пришёл на поклон к Мев? — цедит сквозь зубы хранительница мудрости. — Почему Мев не должна раздавить его прямо сейчас? Он заслужил смерть.
— Но она — нет!
— Почему? — Мев в искреннем недоумении склоняет голову набок.
— Она всегда помогала вам, она — одна из вас! Где та вечная благодарность, что вы обещали ей?
— Сгорела в огне сожжённых тобою деревень, — ведьма неприязненно кривит широкий рот. — Сгиньте и вы оба в этом огне, и мир станет спокойнее.
— Помоги ей, — повторяет Константин. — Только ей. Только ей помоги.
— Ты смеешь просить о милосердии?
— Нет. Если хочешь убить меня — убей. Мне всё равно. Лишь бы она жила. Помоги ей. Она должна жить. Она. Должна. Жить.
— Я прошу тебя, — повторяет Катасах. — Они важны. Оба. Только ты сможешь помочь, Мев.
— А после не забудь вложить в руку Самозванца нож поострее, раз уж тебе мало тех рек крови, что и без того уже пропитали землю нашего дома.
Это говорит не Мев. Это другой голос. Скрипучий, мужской. Тот, что Константин так часто слышал в своей голове. Свободу от которого даже не заметил. Как не заметил и смазанную долговязую фигуру в углу хижины. Ох. Вот уж кто точно не выскажет ни слова в их с Анной защиту. Скорее уж наоборот. Но это не важно. Ничего не важно. Он сам не важен — лишь бы они согласились помочь Анне.
— Я не дам вам его убить, — тихо, но твёрдо говорит Катасах. — Никого из них двоих.
— Мев уже видела это, — хранительница мудрости не сводит взгляд с Винбарра. — Мев уже видела глазами мёртвого Катасаха, как он однажды уже защищал мальчишку renaigse от гнева Верховного Короля.
— И тогда моя смерть ничего не изменила, Наивысочайший, — качает головой Катасах. — И их смерти не изменят тоже.
— Помоги ей, — упрямо повторяет Константин. — Забери всё, что хочешь, только помоги.
— Ничего из того, что ты можешь дать, не вернёт и доли того, что ты отнял, — фыркает Мев.
— Прошу тебя, — Катасах ласково гладит её руки желтоватыми костяшками, проступающими сквозь плоть пальцев. — Он больше не враг, не Самозванец.
— А если он вернётся? Если он дожрёт наш остров? Добьёт ещё живых! — возмущённо протестует Мев.
— Какая разница, одним трупом больше, одним меньше, — цедит Винбарр сквозь зубы.
— Ты не такой, брат мой. Убить — легко, ты же знаешь. А ты живи. Живи сам и дай жить другим.
— Скажи это своей minundhanem, которая ушла в смерть вслед за тобой, — неприязненно фыркает Верховный Король.
— И скажу, — уверенно кивает Катасах. — Вспомни, Мев, почему ты согласилась исполнить просьбу Керы? Не потому ли, что увидела то же, что видишь сейчас и в нём? Отчаянную храбрость идти вслед за minundhanem? Силу идти против всего на свете, даже против самой смерти? Силу, которую я не сумел найти в себе, когда должен был…
Мев печально качает головой.
— Ты выбрал скверный пример, — отзывается вместо неё Винбарр. — Из-за прихоти Керы мы потеряли почти весь наш мир.
— Не следует называть прихотью её любовь и преданность, брат. Не следует обесценивать то единственное в мире, что стоит любой цены. Посмотри на него, Мев. Посмотри и увидь в нём не врага, а того, каким мог стать бы и я, если бы мне хватило смелости и дерзости. Когда он умирал у меня на руках, он был другим. Он боялся смерти. А теперь сам готов отдать свою жизнь.
— Его жизнь не нужна мне, — хранительница мудрости поджимает губы. — Пускай уходят в смерть. Как мы ушли.
— Тех, кто так отчаянно хочет жить, в смерти ждёт только боль, только пустота и сожаление. О том, что он не сумел спасти самое дорогое. О том, что её жертва была напрасной. Представь: что если бы я стал песком и исчез под твоими ногами?
— О, нет!
— Они тоже не заслуживают такой участи, Мев. Ненависть ничего не решит. Слишком много ненависти, боли и смертей. И потерянного времени, — Катасах печально улыбается. — Подарим им время, Мев. Пусть хоть кто-то сумеет им насладиться.
Мев молчит. Мев смотрит на Константина. Смотрит так, что бегущие по спине мурашки принимаются вязать узлы из его хребта. Смотрит мёртвыми неподвижными глазами. Подходит ближе, едва ли не обнюхивая.
— А где-е-е? — вопросительно тянет она, складывая руку щепотью. — Где этот, другой?
— Радость моя, у нас будет много времени всё узнать, — Катасах касается её плеча. — Но сейчас у девочки нет этого времени. Ты очень нужна ей, Мев.
— Но Мев не знает. Мев не умеет, в конце концов! — хранительница мудрости разводит руками. — Это ты — целитель, твоя вотчина — живое. Мев такое не понимает.
Катасах поднимает полуистлевшие руки, кажется, растерявшие всю свою осязаемость в этой короткой, но страшной схватке.
— Я буду говорить, что делать. Ничего сложного. Просто не упустить уходящую жизнь.
Мев сосредоточенно хмурит брови, вновь переводит колючий взгляд на Константина.
— Сюда клади, — кивает она на алтарный камень, с которого успевший вернуться старик-островитянин проворно убирает всё лишнее.
Константин с величайшей осторожностью опускает Анну на лежанку. А опустить собственные руки уже не может: они словно окаменели. Он с усилием шевелит пальцами, ещё раз, снова, снова — до тех пор, пока тысячи иголок, пронзающих кожу, не оборачиваются тысячей кинжалов. Больно. Запястья почти не сгибаются. По коже расползаются синюшные кровоподтёки, очень похожие на те, что он пару раз получал после разрыва связок на тренировках. Тогда это казалось кошмарной болью. Но сейчас он едва ли замечает её. Сейчас вся его боль сосредоточена лишь в Анне.
— А теперь — прочь, — небрежно бросает Мев.
— Я никуда не уйду. Я не оставлю её. Нет. Ни за что.
— Уведи renaigse, — кивает она Катасаху. — Он здесь мешать будет.
