Пилот, «Где ты?» Константин хорошо помнит, когда это началось.
Ему почти шестнадцать. Отец настаивает, чтобы он присутствовал на приёме послов Мостового Альянса во дворце д’Орсе. Скучища. Тоска смертная. Одна только радость — его кузину Анну тоже обязали быть там. Вместе они непременно найдут способ сделать это тухлое сборище хоть чуточку веселее! Например, можно сообща свести в одну пару в кадрили отцовского камердинера, вечно носящегося со своим носовым платком, и придворную аптекаршу — любительницу кошмарно резкого парфюма. А после с азартом считать раскатистое чихание: которое по счёту заглушит музыку? На одном из прошлых приёмов уже имел место подобный конфуз. Не без участия Константина и Анны, разумеется. Или можно, скажем, шепнуть вдовствующей госпоже де Мар, что вон тот бравый воин в доспехах Монетной Стражи — её самый большой тайный воздыхатель. И остаток вечера с любопытством наблюдать, как оный воин отчаянно пытается скрыться от её томных взглядов и навязчивого внимания. Главное потом не огрести за это от самого воина, то бишь Курта. Хотя, может ещё и спасибо скажет.
Или можно придумать… Да какая разница, что именно. Им с Анной никогда не бывает скучно вместе.
Он заглядывает в её комнату перед самым началом приёма. Без стука — разве им есть что скрывать друг от друга? И оторопело моргает, глядя на… Анну? Это точно она? К приёму с послами Альянса ей принесли платье по последней моде: открывающее спину, оголяющее худые чуть угловатые плечи. Плечи… Светлая кожа, россыпь едва различимых веснушек, ямка у основания открытой шеи, остро торчащие ключицы…
Сколько раз он дружески трепал эти плечи, сколько раз они в шутку боролись и валяли друг друга по траве на тренировках, сколько раз засыпали плечом к плечу, головой к голове в обнимку с интересной книгой, но сейчас… Сейчас всё иначе. Константин заворожено тянет руку, касается её плеча, скользит ладонью по бархатной спине, пересчитывает чуть выступающие позвонки кончиками пальцев…
— Эй! — Анна взвизгивает и смеётся. — Ты чего? Щекотно же!
— Ты сегодня какая-то… другая, — улыбается Константин.
— Какая ещё другая?
— Красивая! — не задумываясь, отвечает он.
— Да ну тебя, — Анна фыркает. — Я в этом жутком корсете даже дышать нормально не могу, не говоря уж о том, чтобы что-то съесть: он же от одной пироженки затрещит по швам!
— Можно подумать, кто-то на этом кошмарном приёме даст тебе спокойно поесть! — теперь фыркает уже Константин. — Оглянуться не успеешь, как какой-нибудь альянсовский хлыщ потащит тебя танцевать — и плакали твои мечты о пирожных с кремом! А хочешь… — он снова улыбается. — Хочешь, я спасу тебя от всех хлыщей разом и сам буду приглашать на каждый танец?
— Чтобы потом получить выволочку от де Курсийона за нарушение всех мыслимых правил этикета? Вот уж нет! Лучше придумай, как нам сбежать с этого нудного сборища как можно скорее. Лето уже почти закончилось, а мы в этом году даже ни разу не лазили на крышу часовни смотреть на звёзды. Хочу сегодня посидеть там. Как раньше.
Константин кивает и подаёт ей руку.
Да, он найдёт способ улизнуть от скучных вельмож. И они снова будут глядеть на звёзды с крыши часовни. Точнее, смотреть на звёзды будет только Анна.
Константин будет смотреть на её плечи. И чувствовать, как что-то щекочущее и тревожное скребётся в его рёбра изнутри. И понимать: ничего уже не будет «как раньше».
Это будет так волнующе. Замечать, каким лучистым светом сияют её глаза цвета медового янтаря, как закат окрашивает их тёмной охрой, а сумерки делают почти зелёными. Замечать, какой мечтательной становится её улыбка, когда она смотрит на огромные корабли навтов в порту. Замечать, что одна непослушная прядь её искрящихся медью волос постоянно выбивается из-за уха и щекочет ей шею, но Анна отчего-то никогда не поправляет её. Замечать, каким смыслом наполняются привычные объятия, и шутливо взъерошенные волосы, и переплетённые пальцы. Это будет так волшебно: открывать всё это новое в ней. В себе самом. Это будет так восхитительно. И так… недостаточно…
Потому что ещё он хочет почувствовать, каково это — касаться этих губ, когда они улыбаются. Он хочет ощутить, какой окажется на ощупь маленькая треугольная родинка под её лопаткой — так низко, что её совершенно невозможно коснуться «случайно». Он хочет изучить кончиками пальцев каждую линию замысловатого тёмно-зелёного рисунка на её левой щеке: врождённой метки, тянущейся по контуру лица от мочки уха и до подбородка. Он хочет послушать, как изменится её дыхание, если слушать его, прильнув губами к этой ямочке у основания шеи. Он хочет узнать, побегут ли по её спине мурашки, если неспешно спускаться поцелуями от шеи вдоль всего позвоночника. Он хочет познать все эти чувства, от которых становится тесно внутри себя самого.
Анна, кажется, ничего не замечает. Константин прикладывает немало усилий, чтобы не замечала. Это не так просто. Не так просто не смотреть на неё слишком пристально и слишком долго, когда она так невыразимо прекрасна. Не так просто выпускать её из дружеских объятий и тут же будто бы невзначай поворачиваться спиной, спешно принимаясь думать о чём-то отвлечённом и как можно более скучном.
Она — его кузина, так нельзя, нельзя. Нельзя?.. Или всё-таки… Нет. Нет-нет-нет. Он не может. Не может просто… вот так.
Константин ждёт совершеннолетия. Сперва своего, потом её. Но ничего не меняется.
Они по-прежнему близки. Только вот те времена, когда они принадлежали лишь друг другу, остаются в детстве. Там же приходится оставить и их прежние проделки, и привычку засыпать в одной постели над книгой. По мнению наставников, это отчего-то вдруг становится «неприличным». О, да, их обоих хорошо научили соблюдать приличия. Поэтому ходить друг к дружке с новыми книгами они продолжают только по ночам. Всё так же. Не так. Совсем не так, как он хочет.
Константин с содроганием ждёт того дня, когда отцу придёт в голову с выгодой выдать Анну замуж или же женить на ком-то его самого. Тогда — Константин уже точно это решил — он предложит Анне уплыть с навтами, сбежать вместе в одну из тех далёких и прекрасных стран, о которых они читали в книгах. А может, и самим податься в навты и всю жизнь бороздить моря — лишь бы вместе, лишь бы по-прежнему вместе. Анна согласится — он точно знает, он уверен в этом, даже не спрашивая. Иногда их мысли так похожи, будто на два тела им досталась одна общая душа.
