на сторону Тюдора они не перейдут.
Если станет ясно, что герой дня - Йорк, братья кинутся на Генриха, словно почуявшие кровь акулы'.
Хэмфри кивнул. 'Все, что нам нужно утром - это чуточка удачи'. Перестав улыбаться, он посмотрел на Френсиса. 'Удача Эдварда Йорка вошла в предание. Молите Бога, чтобы у его брата везение оказалось не меньшим'.
Дворянин был юн, грядущему сражению предстояло стать первым в его жизни, и молодой человек с мрачной уверенностью понимал, - эти одинокие часы до рассвета ему придется провести в жалком бодрствовании. При пробуждении он испытал удивление, - вероятно, сон наступил, как только юноша рухнул на свой тюфяк. В палатке царил мрак, вокруг раздавалось тихое похрапывание товарищей. Ночь продолжалась, - время еще не пришло. Сквайр пошарил у тюфяка в поисках пары сапог, но удача ему не улыбнулась, поэтому в тьму он пошлепал босым.
Трава встретила сыростью и прохладой, таким же был воздух. Лето проходило последнюю стадию. Молодой человек не задерживался, облегчившись, как можно скорее, он, дрожа, снова нырнул в шатер. Но только юноша завернулся в шерстяные одеяла, в глаза ему попал испускаемый из-под внутренней перегородки свет.
У постели Ричарда все еще горела масляная лампа, а на маленьком алтаре были зажжены свечи. В кругу призрачного света, преклонив колени, стоял король, в руках у него находились четки, губы шевелились. Паренек помедлил, не желая вмешиваться в молитвы, но равно не желая и уходить. Его сильно беспокоило, что Ричарду выпали бдение и одиночество именно тогда, когда до битвы оставались считанные часы.
Прежде чем подойти ближе, он терпеливо дождался, пока король полностью переберет четки, но почти сразу замер, ибо Ричард снова заговорил, и, по мере того, как тихо произносимые слова ясно доносились до юношеских ушей, тот чувствовал практически осязаемое шевеление волосков на кистях и на затылке.
'Благословенная Дева Мария, прошу тебя ныне, пусть в час, когда веки мои нальются тяжестью от смертной мглы, мешающей мне видеть яркость этого мира, а язык перестанет двигаться, чтобы молиться или взывать к тебе, будет тебе угодно вспомнить прежние молитвы и принять мою душу в твоей благословенной вере. Когда смертный тлен так близко, Госпожа, стань моей душе утешением, прибежищем и защитой, чтобы враг из преисподней, созерцать коего страшно, не смог предстать предо мной с совершенными ранее грехами, но дабы грехи эти получили по молитве к тебе прощение и были бы вычеркнуты твоим Благословенным Сыном. Аминь'.
Молодой человек увидел, что Ричард совершает крестное знамение и начинает подниматься, но остался недвижим, как вкопанный, и нем. Он не знал, почему эта молитва должна была так его потрясти, накануне битвы ее мог бы прочесть любой, наверняка, данные слова находят отклик по всему лагерю. Тем не менее, услышав только что прозвучавший текст, юноша похолодел, также осенив себя крестом и воззрившись на монарха расширившимися пораженными глазами.
Ричард встал, но затем, при виде своего дворянина, отпрянул.
'Господи!' Он терпеть не мог демонстрировать, насколько сильно напряжены его нервы, поэтому неловко рассмеялся. 'Имея такую кошачью поступь, Джеффри, вы способны совершать великие ограбления!' Рассмотрев парня внимательнее, король заметил покрывающую кожу того бледность, и голос Ричарда изменился. 'В чем дело? Почему вы не спите, молодой человек?'
Джеффри собрался и, запинаясь, ответил: 'Ваш свет, я...я увидел его, Ваша Милость, и подумал, что вы можете во мне нуждаться...'
Он обладал густой копной волос соломенного оттенка, облупленным носом и загорелым усеянным веснушками лицом, находясь почти в том самом возрасте, в котором Ричард сражался при Барнете. Король окинул юношу взглядом и покачал головой.
'Нет, Джеффри. Идите и поспите, пока у вас есть такая возможность'.
Джеффри продолжал медлить. 'Вы тоже?' - отважился он наконец.
'Да', - ответил Ричард. 'Я тоже'. И пока Джеффри нырял назад за перегородку, Ричард откинулся на походную кровать. Она была узка и не намного мягче высушенной солнцем бесплодной земли под его ногами, но прошлой ночью король находился в собственной, предназначенной для переездов постели на постоялом дворе Лестера, однако, тогда сон также от него ускользнул.
Четки все еще лежали в ладонях. Они представляли собой чудесное произведение искусство, принадлежавшую раньше Анне нитку оправленного в золото перламутра. Заслонившись другой рукой от бившего в глаза света, Ричард осторожно положил их на стол рядом с масляной лампой.
Который сейчас час...три? Четыре? Ночь не отличалась теплом, но рубашка прилипала к спине, и на коже ощущалась липкая влага. Им овладела лихорадка? Или всего лишь усталость от недостатка сна? Он больше не может продолжать в этом духе и обязан обрести силы поверить в свое право. Давно перевалило за полночь, настал понедельник. Двадцать второе августа, восьмой день после праздника Успения Богоматери. Ричард носил корону на протяжении уже почти двух лет, одного месяца и двадцати семи дней и завтра - он точно знал - мог получить ответ, который дать ему был способен лишь Всемогущий. "Dies Irae" (День Гнева - лат.), - прошептал монарх. 'День вынесения Приговора'.
Тьма не рассеивалась, но лагерные огни гасили, и из одеял вылезали, зевая и ругаясь, заспанные люди. Входя в принадлежащий Ричарду руководящий шатер, Френсис не удивился, обнаружив друга на ногах и уже полностью облаченным в доспехи. Принимая кубок с разбавленным водой вином, Ловелл стал свидетелем, как королевские дворяне проверили выполненную работу, желая удостовериться, что латы монарха надежно застегнуты, - не один человек успел поплатиться жизнью за сломанную пряжку или за раскрывшуюся не вовремя скобу. Френсис понимал, что наблюдает за трудом, сделанным с любовью, ибо дворяне суверена смогли вернуть панцирю его прежний блеск, и в свете лампы тот сиял, словно отполированное волной стекло, как уже было при Тьюксбери - на Кровавом Лугу.
Взгляд Френсиса перехватил Роб. 'Дикон только что послал к Томасу Стенли герольда, приказывая ему привести свои войска в королевский лагерь'.
'Он предупредил Стенли, что произойдет с его сыном, вздумай вызванный не подчиниться?' Это был не тот вопрос, который Френсис чувствовал себя вправе задавать, но слишком часто нынешним летом ему приходилось видеть, как Ричард пренебрегает предпримать очевидное для любого другого, поэтому, когда сейчас Роб кивнул, Ловелл ощутил некоторое облегчение.
'Расслабьтесь, предупредил, причем на таком языке, какой
