Путем логических размышлений нетрудно было прийти к выводу, что кто-то опять написал слово «Стеклорезы» на самом видном месте. Наверное, это случилось ночью. А значит, никто из моих сокамерников не имеет к этому отношения. Зря запирали.
И опять началось: работа, обед, дневной Резонанс, работа, ужин, вечерний Резонанс. Вечером всех опять потащили в зал что-то смотреть. Сегодня это была военная документальная хроника откуда-то с Востока, где весь пейзаж – горы да песок. Смуглые люди в камуфляже метались туда-сюда, стреляли, ругались на своем языке, камера тряслась, гремели взрывы. Потом вдруг наступала тишина, нарушаемая лишь шуршанием шин: оператор ехал в машине, снимая штабеля трупов, лежащих вдоль дороги, и пылающие развалины домов. И никакого комментария за кадром, даже субтитров. Должно быть, мы сами должны были сделать выводы, что война – это плохо, это пачкает эссенцию. Что, как мы уже выяснили, не мешает некоторым сектантам воевать в рядах ЧВК. Если разобраться, все религии страдают этим противоречием. Убиваешь людей – грешник, но если убиваешь кого надо – святой. Даже милые буддисты могут в морду дать, если оскверняют их реликвии; недавно читал такую историю: спортсмен откуда-то с Юга приехал в Калмыкию и снялся рядом с местной святыней в неуважительной позе. И что думаете? Его быстро нашли и заставили извиняться. Как говорится, пистолетом и добрым словом можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом…
Во время очередного затишья на экране меня тронули за левое плечо. Дима сидел справа – поэтому я вздрогнул.
– Это ты Ян? – прошептала девушка. Коротко стриженная, с приятными очертаниями лица. Подробнее было не разглядеть в темноте.
– Это я.
– Тебе привет от Викусика.
Я сперва даже не понял, что подружку Никиты назвали ее настоящим, внеигровым именем.
– Ей тоже привет. Кстати, а где она сама?
– Она была со мной в карцере, потом ее увели.
– Викусик – в карцере?
– Да, у нее большие проблемы. Она понемногу начала понимать суть того, что здесь происходит. Она попросила меня найти тебя, потому что ты все знал с самого начала.
– Знал что? Что это – настоящая секта?
– Да. Вас четверых заманили в ловушку. В стеклянную мышеловку.
Я чуть не рассмеялся от ее серьезного тона:
– Скажи мне то, чего я не знаю!
Девушка рассердилась:
– Ты, кажется, сам не втыкаешь, насколько все серьезно!
– Я давно проиграл в голове все возможные варианты развития событий, пока ящики таскал. Вплоть до того, что сектанты – замаскированные рептилоиды, а Земля плоская. Давай по существу.
Я, должно быть, сильно повысил голос. На нас стали оглядываться.
Девушка замолчала. И хранила тишину до тех пор, пока на экране не начали стрелять.
Тогда она поднесла губы к моему уху и произнесла:
– Ты искал «Стеклорезов»? Ты их нашел!
* * *
И вот я уже выхожу из кинозала.
Девушка вышла чуть раньше, якобы в туалет. Но перед этим объяснила мне, куда идти – она знает места, которые не просматриваются камерами. Пока все в зале – можно где-нибудь в укромном уголке сесть и спокойно поговорить.
– От этих уродов пострадали многие, – произносит девушка, не оборачиваясь, как только я подхожу к ней. – Поэтому мы мстим. Мы уже уничтожили четыре базы за стеклянными стенами. Одну – в Сибири, другую – в Карелии, две – на Урале. Они любят заповедные места, где много лесов и мало людей. В европейской части баз немного. «Восход» – одна из них.
– И сколько вас?
– Четверо. Меня заслали сюда, трое остались снаружи.
– Всего четверо? И как вы собираетесь уничтожить базу?
– Расскажу, если ты обещаешь мне помочь.
– Очевидно, у меня нет выбора… А то застряну здесь надолго.
– Застрянешь, мой хороший. Как я застряла.
Она рассказывает мне свой план. План довольно четкий и простой, придраться не к чему.
– А откуда вы знаете?..
– Про эту базу известно многое. Сам понимаешь, она долгое время стояла пустой, ее излазили вдоль и поперек.
– Я один тебе вряд ли помогу. У меня столько же возможностей, сколько и у тебя. Вот мои… – Я замолчал, подбирая подходящее слово. – Остальные игроки могут помочь. Особенно Никита.
– Ты с ума сошел. Никита никогда не станет тебе помогать. Он сорвал банк в лотерею и теперь наслаждается вместе с Эви.
Кажется, Викусик успела многое ей рассказать…
– Остается только Викусик!
– Значит, нас уже трое. Все, Ян. До встречи. Думай.
Она приобнимает меня на прощание.
Мы возвращаемся в зал поодиночке.
Сначала она, потом я. Но когда я сажусь на свое место, слева от меня никого нет.
Ищу эту девушку после сеанса и не могу найти. Как сквозь землю провалилась.
А ведь я даже не спросил, как ее зовут.
Соблазнитель и его команда
– Тебе нравится то, что ты делаешь? – спросил Альберт довольно строгим то– ном.
– Я делаю то, что умею…
– То есть ничего? Просто стоишь рядом с Ласом?
– Красиво стоять – это тоже искусство. Этому учат. Я вообще-то ходила в школу моделей.
– И тебе это нравится?
– Мне нравится получать деньги.
– Но так будет не всегда! Ты не сможешь всю жизнь получать деньги за то, что красиво стоишь.
– Я знаю. Я хотела, как в юности, сделать карьеру модели, заработать денег, а потом, лет в тридцать, когда молодость пройдет, переключиться на что-то другое. Семью завести, хорошего мужа, кучу детей. Только вот никак не получается карьеру начать. Я надеялась, Лас меня с кем-то познакомит из московской элиты. Но он меня никуда не берет, и я не знаю, как его попросить об этом ненавязчиво…
– Ты хочешь иметь детей – это хорошо, – произнес Альберт. – Думаешь о будущем. Но о будущем не нужно думать. Его нужно строить прямо сейчас.
Матильда поняла, что сейчас начнется реклама этой компании, где работает Альберт. Как все прозаично. А она-то надеялась, что понравилась этому красавцу…
– Как ты относишься к тому, чем занимается Лас?
– У меня двойственное отношение. С одной стороны, это все как-то неправильно. Но с другой стороны – это работает! Вокруг него постоянно вьются девушки…
– А знаешь, почему это работает? Лас – хороший психолог, поэтому мы его пригласили. У него есть чему поучиться.
– Но я все равно не понимаю, почему некоторым девушкам нравится, что ими пользуются.
– Почти все, кто находится ТАМ, именно так и живут. – Альберт ткнул пальцем в окно, в сторону стеклянной стены. – Ими пользуются, и им это нравится. Они привыкли к тому, что это нормально. Они не знают, что такое настоящая свобода.
