Вопреки мрачным прогнозам врачей, Кутузов и на этот раз остался жив. По словам специалистов, его «ранения представляют двоякий интерес: как историко-хирургический и клинический, как казуистика дважды счастливого ранения»28. Неверно полагать, что эти раны не беспокоили Михаила Илларионовича на протяжении жизни. Судя по переписке, беспокоили, и даже очень, но он научился жить, превозмогая боль. Так, 4 апреля 1799 года в письме Екатерине Ильиничне из Выборга он признавался: «Я, слава Богу, здоров, только от многого письма болят глаза». 5 марта 1800 года он сообщал ей из Вильны: «Я, слава Богу, здоров, только глазам так много работы, что не знаю, что будет с ними». 26 декабря 1806 года он писал из Киева: «Мы все здоровы, у меня, однако ж, после того, как болели глаза и теперь часто побаливают». 10 ноября 1812 года он заметил в письме дочери: « Глаза мои очень утомлены; не думай, что они у меня болят, нет, они только очень устали от чтения и письма». Вопреки заблуждению, существующему в художественной литературе и кинематографе, Кутузов долгие годы видел обоими глазами, поэтому изображать его с черной повязкой неуместно. Лишь в 1805 году, во время военной кампании, полководец «приметил, что правый глаз начал закрываться». Спустя много лет специалисты Военно-медицинской академии и Военно-медицинского музея, сравнив сведения о ранениях прославленного полководца, поставили окончательный диагноз: «двукратное касательное открытое непроникающее черепно-мозговое ранение, без нарушения целостности твердой мозговой оболочки, коммоционно-кон-тузионный синдром; повышенное внутричерепное давление». В те времена не только Кутузов, но и лечившие его по мере своих сил медики подобных слов не знали. Сведений о том, что они оперировали Кутузова, не сохранилось. Судя по всему, его лечили способом, описанным хирургом Е. О. Мухиным: «Ко всей окружности раны прикладывается „смольный пластырь“. Ежедневное обмывание раны дочиста обыкновенной прохладной водой. Присыпание раневой поверхности тертой канифолью, и поверх повязки беспрерывное лежание снега или льда»29. Главный хирург Екатеринославской армии Массо, немедленно присланный Потёмкиным оказать помощь раненому, не сомневался, что дни его пациента сочтены. Императрица была горестно поражена известием о вторичном ранении Кутузова, которому она предрекала славу великого генерала. И рана, казалось, не оставляла надежд на благополучный исход. 31 августа Екатерина II просит Г. А. Потёмкина: «Отпиши, каков Кутузов и как он ранен, и от меня прикажи наведываться». 18 сентября она снова запросила сведения о состоянии раненого: «Пошли, пожалуй, от меня наведываться, каков генерал-майор Кутузов, я весьма жалею о его ранах». Время шло, известий о смерти военачальника не поступало. 7 ноября государыня снова обратилась к Потёмкину: « Отпиши ко мне, каков генерал Кутузов». Наконец Массо, продолжавший лечить Михаила Илларионовича в госпитале неподалеку от Очакова, высказал свое мнение о необычайном случае из его практики: «Должно полагать, что судьба назначает Кутузова к чему-нибудь великому, ибо он остался жив после двух ран, смертельных по всем правилам науки медицинской»30. Кстати, сам Михаил Илларионович рассказывал впоследствии сослуживцам, что, путешествуя по Европе, в Голландии «он узнал, что один знаменитый профессор хирургии и анатомии должен был защищать диссертацию относительно ран и доказать, что рана, которую будто бы, как говорили, получил Кутузов, есть не что иное, как сказка, потому что с такой раной трудно остаться в живых и уже невозможно сохранить зрение. Кутузов отправился его слушать и после лекции профессора встал и сказал ему перед всей аудиторией: „Господин профессор, вот я здесь и вас вижу“»31. Современные медики, конечно, дали научное объяснение этому чуду: в обоих случаях пуля, «промчавшись» сквозь голову, не задела мозг, но разве не являлась чудом сама траектория ее движения? Специалисты утверждают: если бы пуля отклонилась хотя бы на миллиметр, то Кутузов был бы либо мертв, либо слабоумен, либо слеп. Но ничего подобного не произошло.
5 декабря 1788 года, когда выяснилось, что «назавтра в армии нет ни единого полена дров для разведения огня и ни на один день не осталось хлеба», был отдан приказ о взятии крепости штурмом. «Остается взять Очаков или умереть», — было объявлено в лагере. 6 декабря, на рассвете, русские войска, разделенные на шесть колонн, пошли на приступ. Сопротивление турок было бешеным, но противостоять натиску русских воинов, ожесточенных голодом, холодом и длительной осадой, было невозможно. Перебив оборонявшихся на валах и стенах, солдаты ворвались в крепость. Особенно отличились при штурме Бугские егеря. Через час с четвертью после начала штурма Очаков пал. «Богу угодно, — мыслил я сам в себе; конечно, и все наши наипремудрейшие распоряжения без Его соизволения преобращаются в ничто. Пусть и счастье обратило к нам умильное и благосклонное лице — тоже все самое значит без Бога ни до порога. Безумные турки… Было время и для них побеждать европейские войска, истреблять государей, покорять все мечу своему, что ему ни попадется, или что ему за благо ни рассудится, осаждать и самыя Вены, столичные города римских императоров. Но видно на все и всему есть известное и определенное время — падение и возвышение государствам, равно как рождение и смерть человеку», — философски заметил Р. М. Цебриков32. A 21 января 1789 года генерал-майор Голенищев-Кутузов вернулся в строй!
Военачальник снова принял в командование Бугских егерей; кроме того, в его подчинение поступили Екатеринославские гренадерский и егерский полки, Александрийский и Херсонский легкоконные, Ольвиопольский и Воронежский гусарские полки. Кутузову было предписано «недремлющим оком смотреть на спокойствие на границе, не упуская из виду и польских обстоятельств»33. Думается, что в этом случае удивляться стоит не только и даже не столько «казуистике дважды счастливого ранения», сколько характеру русского военачальника. «Многие дивились геройским подвигам Кутузова, а особенно полученным им ранам; но он отвечал им с удивительною скромностию: „Раны получать не трудно; в службе главное исполнять свое дело. Какая от того польза Отечеству, если, захотев блеснуть храбростию, вдадимся в бесполезную опасность“»34. По словам Г. Р. Державина, дважды «смерть сквозь главу его промчалась». Для «ординарного» человека этого вполне достаточно, чтобы всю оставшуюся жизнь держаться подальше от военного поприща. Ведь ранение — это не только шрамы на лице, это еще и воспоминания о пережитых боли и страдании. Но он возвращался в строй, превозмогая чувство собственной уязвимости, не позволив страху перед смертью и болью завладеть его сердцем и разумом. Он снова готов был бросить вызов смерти. Что бы там ни говорили, Кутузов был смелым и решительным человеком. Он не верил в случайности, не предопределенные Провидением. Им руководили крепкая вера в Божий промысел и страстная любовь к своему ремеслу, нежелание остаться в стороне, когда он может принести пользу Отечеству.
Штаб Кутузова располагался в городе Елисаветграде, куда вскоре прибыла и его супруга Екатерина Ильинична с детьми. Конечно же генерал был особенно счастлив лицезреть свою любимицу — третью по счету дочь Лизу, которую в письмах ласково называл «папушенькой», вероятно, потому, что внешне она действительно походила на него. Кроме того, Михаил Илларионович смог, наконец, увидеть и свою четвертую дочь — Катерину, родившуюся 26 июля 1787 года, менее чем за месяц до его ранения под Очаковом. Ввиду того, что пребывание дам в очаковском лагере было запрещено (за исключением немногих, пустившихся на особые ухищрения), Екатерина Ильинична получила известие о ранении супруга, вероятно, в Петербурге и пережила немало тревожных дней, прежде чем увидела «Михаилу Ларивоновича», как она называла его в письмах к третьим лицам, вполне оправившимся от раны.
