Говорят, под Новый год, Что ни пожелается, Всё всегда произойдёт! Всё всегда сбывается!
И у меня сбылось! Моё чудо — рядом со мной, держит меня под руку и со своей замечательной мальчишеской улыбкой принимает поздравления.
Вдруг тишина… Мама ведёт меня под хупу. Вдоль всей стены — длинный ряд столов, и я иду гордая, что смогла, сумела найти себе того, о котором мечтала, а все говорили, что это невозможно, что его нет на всей земле, что это — моя выдумка! А он есть, я нашла его, и он теперь мой, навсегда мой!
Уже потом, глядя на фотографии, я увидела, что стояла под хупой, судорожно сжимая под мышкой сумочку. Зачем мне нужна была сумка? Никто не догадался забрать, а я ничего не соображала, вцепилась в эту дурацкую сумку, даже не почувствовав!
Наверное, я делала под хупой всё, что положено в таких случаях. В ушах звучало: «Барух, ато, аденой!..» А я думала: это Бог нас соединяет! Он меня услышал! Он послал мне счастье! И лучше этого ничего нет!
Я видела только бледное сосредоточенное лицо Гарика. Хотелось знать, о чём он думает…
… Опять радостные крики, поцелуи, объятия. И наконец-то мы сели. Я смотрела вокруг — все мне улыбались, махали, кивали, подмигивали, а мне хотелось обнять весь зал!
— Вино не открыто! — вдруг услышала я нервный шёпот Гарика. — Уже первый тост, а вино ещё не открыто!
Я очнулась и обвела глазами наш стол, за которым сидели только дочка, наши мамы и братья с жёнами и детьми. Бутылки действительно стояли нетронутыми.
— Гарька, почему ты говоришь это мне? Родственникам своим скажи! — отшутилась я, имея в виду всех, сидящих за столом, ведь родственники-то теперь были общие.
И тут случилось ужасное. Лицо Гарика перекосила злобная гримаса, и он зашипел:
— Прошу моих родственников оставить в покое! Поняла? Никогда не смей трогать моих родственников!
— С ума сошёл? — стиснула ему руку я. — Мы на нашей свадьбе, а не на чужой. Ты забыл?
Я вдруг жутко устала. Вокруг все орали. Оркестр гремел. Было жарко. Я взяла сигарету и закурила. Представляю себе, как я выгляжу — невеста с сигаретой в зубах! А, наплевать! Хочу и буду! — упрямо дымила я.
В это время объявили танец жениха и невесты. «You are my everything!» — надрывался солист, а я с приклеенной улыбочкой механически передвигала ногами, даже не пытаясь попасть в такт.
— Ну, ты и артистка! — съязвил Гарик, не шевеля губами, с таким же искусственным выражением на лице.
— Я не артистка! Я выхожу замуж по любви! У меня сегодня свадьба! А ты, Гарик, дурак! — ещё шире улыбнулась я, а зал, наверное, думал, что мы умираем от счастья!
Когда все захлопали, я поняла, что пытка танцем кончилась и можно вернуться к столу.
Потом всё опять закрутилось, кто-то выступал, дети пели по-английски, а я не понимала ни одного слова. Мышцы лица болели от постоянной улыбки. Я боялась, что если перестану улыбаться, то расплачусь. Поэтому отчаянно растягивала рот и, не переставая, курила.
Гарик выпил, раскраснелся, размяк, наверное, перестал злиться и, казалось, вообще забыл о своей недавней выходке. Он жарко целовал меня, когда кричали «горько», и, танцуя, любуясь уж не знаю собой или мной, шептал мне нежно на ухо:
— Ты сегодня очень красивая! Я тебя люблю!
Я не соображала который час и поймала себя на том, что как заводная повторяю:
— Большое вам всем спасибо! — а меня опять целуют и обнимают. Тут до меня дошло, что уже утро и гости расходятся. Я была просто мёртвая от усталости. Больше ничего не помню…
Когда я пришла в себя и проснулась, был полдень, и надо было срочно вставать. К двум часам должны были приехать родственники. Наши родственники. И Гарика, и мои.
ДОЧКА
Никто не может устроить праздник лучше, чем моя мама. У неё всегда полная голова идей, сюрпризов и забав. В душе она настоящий массовик-затейник. Но не такой, как мы привыкли, например, потрёпанная гидропиритная блондинка с вытравленной завивкой и сиплым басом, которая тащит всех в круг, или лысый засаленный дядька, с красным носом, осанкой бывшего Дон Жуана, жалкими глазами и затеями типа «бег в мешках» или «перетягивание каната».
