Последнее замечание обнадеживало, и, когда в конце дня меня вызвали-таки к следователю, я шла туда с робкой надеждой, что вовсе не обязательно вернусь обратно в наручниках.
Дмитрий Васильевич старательно что-то писал и, не поднимая головы, кивнул, чтобы я села. Я исподтишка принялась его рассматривать. Человек себе и человек. Не знай я, что из милиции, в жизни бы не догадалась. Тем более, он почему-то не в форме. Лицо у него довольно приветливое и даже открытое, хотя несколько хитроватое. Неужели он мне не поверит? А с чего ему верить? С того, что Середа назвал меня серьезной? Так зато я не знаю, как охарактеризовали меня остальные сослуживцы. Интересно, их тоже обо мне спрашивали? Значит, Юрий Владимирович поведал, что я — редкостная идиотка, Рита — что озлобленная врунья, Анна Геннадьевна — что я сглаженная, а Андрей… кто его разберет? Вряд ли пел дифирамбы.
— Это кто ж тебя так, заяц?
Я вздрогнула от неожиданности. Впрочем, тон был очень доброжелательный. А зайцем, кстати, меня называли в детстве. Вовсе не потому, что я была трусливая, не подумайте. Просто во внешности, вероятно, что-то такое есть. Глаза длинные.
— В метро, на эскалаторе толкнули.
— Сегодня?
— Да.
— И кто?
Я пожала плечами:
— Не знаю. Наверное, случайно. Народу было много.
— А я решил, ваши барышни постарались, — улыбнулся милиционер. — Не больно-то они вас любят, а? Чем вы им так не угодили?
Я опешила. Не этих вопросов я ожидала. А он явно надеялся на ответ.
— Ну, — выдавила я, — а почему они должны меня любить? Имеют право и не любить, наверное?
— Интересный подход, — хмыкнул мой собеседник. — Необычный. Вот, к примеру, Крылова Маргарита Петровна. Не расскажете, что вы с ней не поделили?
Я пришла сюда именно за этим, но теперь вдруг онемела. Вот так, сразу, выкладывать про нее какие-то гадости, в которых я до конца не уверена… Не могу!
— Хорошо. Углова Галина Викторовна. За что она на вас так взъелась?
Я, подумав, произнесла:
— У нее недавно погиб брат. Ей плохо.
— Горбунова Анна Геннадьевна.
— Она просто… разговорчивая очень.
Дмитрий Васильевич удивленно поднял брови:
— Зато вы, похоже, не очень. Эти дамы с удовольствием и в подробностях обсудили со мною ваш характер. Правда, мнения их несколько расходятся, однако общий настрой одинаков. Вот я и хотел бы узнать, нет ли у них какой пристрастности. Не хочется оставаться при односторонней информации.
Мне стало тошно. Я догадывалась, что коллеги отзовутся обо мне не слишком одобрительно, однако догадываться и знать — совершенно разные вещи. Оказывается, общий настрой одинаков. Значит, заслужила. Так не бывает, чтобы одна я хорошая, а все плохие.
— Что скажете, Татьяна Дмитриевна?
Я откашлялась и сообщила:
— На пресс-папье, которым убили Вику Бачурину, мои отпечатки пальцев. Я его трогала.
— Когда, зачем?
— Когда ее нашла. Оно лежало сверху. В смысле, на шее, у плеча. А я его сняла и положила на пол.
— Почему?
— Не знаю. Не хотела, чтобы оно там лежало. Не знаю.
Мой собеседник меланхолически заметил:
— А вчера вы уверяли, будто положения тела не меняли.
— Я и не меняла. Это ведь не тело, а камень.
— Орудие убийства, — поправил он. — И что вам помешало признаться в этом сразу?
— Не знаю. Я забыла. Как-то вылетело из головы. А потом вспомнила. Уже дома.
— Домой-то одна ехали или проводил кто?
— Проводил. Середа Владимир Владимирович. Случайно.
— Понятно. А позавчера, значит, одна гуляли? Я правильно запомнил?
— Правильно, — мрачно согласилась я. — Одна. И никто из знакомых меня не видел. Только я все равно хочу все рассказать. Я еще вчера хотела.
— Все равно, говорите? — усмехнулся Дмитрий Васильевич. — Ну, рассказывайте, коли хотите. Я слушаю. Вы у меня последняя, так что время есть.
Я сосредоточилась и принялась осторожно подбирать слова:
— В позапрошлое воскресенье погиб наш сотрудник, Сергей Углов. Ходил в лес за грибами и отравился бледной поганкой. Такое ведь бывает редко, да?
— Нечасто, однако случается. Я в курсе.
— Но у меня есть основания считать, что его отравили специально. Мы с подругой — она уже неделю лежит в больнице — обсуждали, как можно убить человека. Нет, даже конкретно Сережку. В шутку! И придумали. Взять бледную поганку, высушить и подсыпать ему в банку с кофе. Он выпьет и умрет. Не обязательно сразу. Скрытый период действия очень длительный, вплоть до нескольких суток. Понимаете?
— Вполне. Странные шутки нынче у девушек. О вашей я уже наслышан.
— От кого? — не удержалась я.
— От ваших доброжелателей, — поведал мне собеседник. — Не отвлекайтесь, Татьяна Дмитриевна. Значит, подсыпать ему в банку с кофе. А не боялись, что другой кто по ошибке выпьет?
— Сережа любил кофе с перцем, а мы такой не пьем.
— Разумно. Удивляюсь, что еще не все граждане взяли на вооружение ваш метод. Дешево и практично.
— Не мой, — ужаснулась я. — Это не я сделала! Я только придумала. А через неделю он умер. Как раз так, как я сказала. Конечно, бывают совпадения, но не такие же, правда?
— В подобной ситуации, — заметил милиционер, — следовало позвонить к нам и отдать на исследование остатки кофе. Вы уже вполне взрослый, дееспособный гражданин России и несете ответственность за свои поступки.
— Так отдавать было нечего, — возразила я. — Банка исчезла. Я искала ее сразу же, как услышала о Сережиной смерти. Ее на месте не было, и вообще нигде не было. А она красивая и ценная, случайно выбросить ее не могли. Ее забрал убийца.
— Рисковый этот ваш убийца. Ну, а подействовал бы яд сразу, что тогда? Тогда концы в воду не спрячешь.
— Обвинил бы нас с подругой. Ну, не открыто бы обвинил, а само собой бы выяснилось. Мы бы рассказали. Если б мы точно знали, что Сережу отравили, мы б непременно рассказали. И стали бы самыми подозрительными, да?
— Для этого вам не мешало бы иметь какой-нибудь мотив.
— Ну… моя подруга с ним дружила, а потом он переметнулся к Рите Крыловой. Мы очень переживали. Только Лилька этого не делала, это точно. А во время Викиной смерти она была в больнице. У нее алиби.
— Ну, у вас в некотором роде тоже алиби, — неожиданно подмигнул Дмитрий Васильевич. — Вам повезло. Во время прогулки под дождем вас кое-кто видел. Германн Юрий Владимирович — есть такой?
— Есть, — пролепетала я.
