— Я знаю, — кивнула я.
Она вскинула на меня удивленные глаза, и я сказала:
— Простите.
— И у вас жилья нет, — отчаянно добавила она. — Вообще ничего нет. Вы нищая. Вы ничего не можете дать мужчине. Вы только можете испортить человеку жизнь. А мама может все, что угодно.
Я повторила:
— Я знаю.
Они оба очень любили отца. Это было видно. Возможно, они любили его не меньше, чем я, только иначе. Не знаю, что меня дернуло, только страшный поток страдания, струящийся от Светы, заставил меня вдруг положить руку ей на плечо. Она вздрогнула и побежала прочь, словно за ней гнались все черти ада. В тот же миг из-за угла показалась женщина. Она шла ко мне, элегантно постукивая высоченными каблуками. Она была неизмеримо хороша. Я догадалась, что она специально, наблюдая за нами, дожидалась подходящего момента.
Приблизившись, она внимательно меня оглядела, и я вдруг вспомнила, что на мне простое ситцевое платье в горошек, сшитое когда-то Лилькой. По подолу моя подруга пустила наивную белую оборочку, а на рукава пришила белые пуговички. А голову я не мыла пять дней, и косметики на мне нет, зато есть синяк под глазом. Впрочем, я и без него не слишком-то привлекательна, разве что молода. Все это отразилось в глазах Аллы так четко, словно я услыхала ее мысли.
— Это ваше? — любезно осведомилась она, протягивая мне заколку.
Она изучала пластмассовую безделушку, как отвратительного, однако любопытного монстра. Я купила эту заколку в ларьке. Наверное, Алла много лет уже не покупает ничего в ларьках.
Я взяла свою вещь, оказавшуюся у ее мужа. Алла потрепала голову сына:
— Похож на меня, как вы находите?
— Да.
— А Света — вылитый отец. Впрочем, он обожает обоих. Жить без них не может. В наше время это для мужчины большая редкость.
— Да.
— Прощайте, деточка, — снисходительно, одними уголками губ улыбнулась Алла. — Вряд ли еще увидимся.
Я почему-то надеялась, что она закатит скандал, станет кричать, а она не делала этого, и мне было еще больнее. Впрочем, зачем ей скандал? Она просветила меня насквозь коротким взглядом, выставила баллы по шкале и теперь играет на мне, как на флейте. В чем-то она совершает ошибку. Она недооценивает мою власть над Германном. Она не знает, что происходит с ним, когда я на него смотрю. Не знает — и не узнает, наверное.
Я вернулась домой.
— Папа, — сказала я, — я не могу возвращаться на эту работу после того, что случилось.
— Разумеется, Танька, — обнял меня он. — Я найду тебе другую работу.
— Я вообще не могу туда возвращаться, — пояснила я. — Даже для того, чтобы уволиться. Я теперь не могу никого из них видеть.
— И правильно, родная, — согласился он. — Я все устрою сам. Господи, какой я дурак, как же я сразу не забрал тебя оттуда, когда это началось! А ведь ты говорила мне что-то, да я отмахнулся.
— Но ведь обошлось, правда, па? — поцеловала его я. — К завтрашнему дню я возьму себя в руки. А сейчас я пойду к себе, хорошо?
Я легла на диван и спрятала лицо в подушку. «Ну, вот и конец, — подумала я. — Все кончено». Все действительно было кончено. Я сделала так, чтобы мне нечего было больше ждать. Только я все равно ждала.
