Был вечер. Петенька решил сходить к другу Сережке. Они вместе поедут в училище, надо посоветоваться, что с собой брать в дорогу.
Встреча произошла опять на той же тропинке. Первым очнулся мужчина – надо было как-то выходить из положения. Он подал парню руку со словами:
– Ну, здравствуй, Петр! Слышал, хорошо учишься, это правильно. Куда думаешь после школы?
Петенька, весь красный от волнения, не отрывая взгляда от мужчины, ответил:
– В военное училище. Я уже отослал документы.
– А вот это правильно, по-мужски. Молодец!
Помолчав, Петро добавил:
– Ну, как, строительство закончили? Я как-то проходил мимо, видел: большой дом. У тебя, наверное, своя комната есть?.. А ты заходи к нам как-нибудь, не бойся. Знаешь, где мой дом стоит?
Парень покивал головой, мол, знает, и заверил: обязательно зайдет как-нибудь, хотя оба знали – не зайдет.
Петенька тогда не пошел к другу, вернулся домой. Почему-то чувствовал себя виноватым. Подошел к Филиппу и горячо предложил:
– Папа, я сейчас не занят. Завтра пойдем к тебе на работу. Буду тебе помогать ремонтировать. Я ведь скоро уеду, кто тебе поможет?
Филипп растрогался, вида не подал, попытался превратить все в шутку:
– Ну пойдем, а то, как звание получишь, тогда уж папке помогать вряд ли получится.
Дарья переживала скорое расставание с сыном и не скрывала этого. Отозвала Петеньку в комнату, села рядом и, с трудом выговаривая слова, глядя куда-то в сторону, сказала:
– Петенька, сынок! Ты прости меня…
И замолчала. Закусила губу, не хотела "распускать нюни". А Петенька, изумленный, глядел во все глаза на маму и не знал, что сказать! Мыслимо ли?! Какое "прости"? Да у него мама – лучшая во всем селе!.. Он ей об этом так и сказал. Зашел Филипп, и Петенька к нему обратился в продолжение разговора:
– Пап, мама не верит, что вы у нас – лучшие родители! Ты ей скажи, а?
– Скажу как-нибудь. А ты, Филиппыч, если идешь завтра со мной, ложись раньше спать. Подыму рано!
Через год Петенька приехал домой на каникулы. Погибель всем девушкам: в военной форме, а красавец – глаз не отвести! Привез скромные подарочки родным. Папе Филиппу преподнес нарядную рубашку, сказав, чтобы в гости одевал только ее, а то все в старой ходит. Вечером Петенька собрался «пройтись» по селу, как сам выразился. В руке – пакет, на вопрос Дарьи, что в нем, ответил: «Надо Сережке отнести, это его вещи».
А в голове Петенька давно держал приглашение Петра Черного "как-нибудь зайти".
Решил, что это "как-нибудь" наступило.
Он шел по улице, придумывая, что скажет, как поздоровается? Так и не придумав ничего, подошел к дому. Как стучал в дверь, не помнит, очнулся уже в комнате. Хозяева были дома. Петенька, вовремя вспомнив, что он человек военный и ситуацию должен контролировать, поздоровался за руку: сначала с хозяйкой, затем с Петром. Верка засуетилась, смахнула тряпкой стул, предложив гостю сесть. Сама во все глаза смотрела на парня, не забывая с опаской поглядывать и на мужа. А тот, растерянный, радостный, не знал, что предпринять. Наконец с облегчением обратился к Верке:
– Давай, мать, быстро собирай на стол! – и повернулся к Петеньке с вопросом:
– Ну, рассказывай, сынок, как ты там? Трудно?
На "сынка" среагировала Верка и сам Петенька. Среагировали по-разному. Верка поджала губы и стала громче стучать посудой. Петенька будто получил долго ожидаемый подарок… Он не хотел дольше оставаться – не знал, как ему теперь обращаться к Петру Черному. Ведь тот назвал его сыном. Видя, что настроение хозяйки поменялось, Петенька засобирался уходить. Незаметно сунув пакет в угол, на скамью, он объяснил: спешит к другу, тот ждет. Попрощался и вышел.
Верка сразу же увидела оставленный парнем пакет. Тайком от мужа достала оттуда содержимое и ахнула: там была мужская рубашка. Злость ее разобрала: сколько это будет продолжаться? У них с Петром свои дети, не нужен больше никто ни с какими подарками! Сунула рубашку подальше, чтобы не увидел Петро… А перед глазами лицо парня – смущенное, виноватое… Интересно, почему виноватое? А кто виноват? Ну уж точно не этот парень! И Верка, всеми силами сопротивляясь, достала подарок, подошла к мужу, сказав:
– Бери, парень тебе оставил!
Петро сначала удивленно, затем с загоревшимися глазами развернул рубашку и по-мальчишески сразу начал примерять. Верка занималась домашними делами, ворча под нос: "Хватает теперь этих рубашек! На каждом углу". Петро из другой комнаты сообщил жене:
– А ты знаешь, Верусь? Рубашка в самый раз!
Полюшка-Поля
В младенчестве ее называли Полюшкой. Потом – Полей. Повзрослев, должна была стать Полиной, но не стала. В поселке ее прозвали Полька-дурочка. Справедливости ради надо отметить, что это прозвище всякий раз произносилось с долей жалости. Наверное, потому, что люди в поселке еще помнили о той трагедии, что произошла много лет назад.
Ульяна с годовалой дочкой возвращалась тогда из соседнего села от родственников. Расстояние было небольшое, всего-то полтора километра. Дорога шла через поле. Вокруг стояли отдающие желтизной стога пшеничной соломы. Урожай был собран. Лето подходило к своему завершению.
С утра ничто не предвещало грозы, ярко светило солнце, и Ульяна вышла с ребенком налегке. Сильные струи дождя из, казалось бы, совсем маленькой тучки хлынули неожиданно. Женщина бросилась под ближайший стог соломы, поспешно одной рукой вырыла в соломе нишу и спряталась с ребенком.
Молния в стог не попала. Она ударила совсем рядышком. Стог даже не загорелся. Голубоватый дымок струился рядом с нишей, где спрятались Ульяна с дочкой. Полевой объездчик Андрей Григорьич, издали увидев дым, спешно подъехал и, взяв с телеги лопату, намерился, как положено, забросать землей очаг возгорания. Но огня нигде не было. Под самой скирдой виднелся небольшой обугленный клочок земли, который чуть заметно дымился. Объездчик уже хотел было отъезжать, но ему вдруг послышался детский плач. Он как будто шел изнутри стога. Андрею Григорьичу стало жутко. Оглянувшись вокруг, он на всякий случай перекрестился. Но плач продолжался. Более того, он усиливался и становился захлебывающимся. Мужчина опустился на колени и стал поспешно, уже забыв о страхе, разгребать солому.
С трудом удалось оторвать девочку от тела матери…
Через какое-то время Андрей Григорьич на телеге привез в поселок свой жуткий груз. Одной рукой он держал вожжи, а другой прижимал к груди ребенка. Девочка осталась живой.
Семья, в которой жила Ульяна, Полюшкина мама, была большой: отец, мать и пять дочерей. После похорон Ульяны осталось четыре сестры. Только одна Анюта была бездетной, у остальных были дети разных возрастов. У детей постарше отцы не вернулись с фронта, ну а у маленьких отцов не спрашивали. В то послевоенное время много такой безотцовщины бегало по поселку, как теперь кажется, к счастью и вопреки войне.
