– Мы что-нибудь придумаем, миленький, – повторяла она, опустившись перед ним на колени и сжимая его руки. – Мы что-нибудь придумаем.
– Не говори глупостей! Что, черт побери, ты придумаешь? – закричал в бешенстве Маркус, и тогда Винни метнула на него взгляд, полный ненависти. Это было уже слишком. Маркус выскочил за дверь, оставив детей плакать и утешать друг друга, а сам помчался к Джеймсу.
Сейчас же при взгляде на сына ему захотелось вдруг подойти, погладить его по волосам и взять обратно все, что он в сердцах наговорил. Ему почудилось, будто он слышит голос Френсис: “Если вы оставите сына без средств, как вы думаете, что он станет делать? Вернется за карточный стол в надежде отыграться. Вы что, хотите, чтобы он стал законченным игроком?”
Маркус подошел к сыну и сел рядом.
– Прости, что я накричал на тебя, Дункан, но ты должен понять…
– Ой, только не начинайте все сначала, – пробурчал Дункан и оглянулся вокруг, словно ища, куда бы спрятаться. – Я же сказал, что раскаиваюсь. Если вы опять будете ругаться, я лучше прямо сию минуту отправлюсь в Риели.
– Ну нет, ты вернешься в школу и будешь ждать, пока я тебя заберу, понятно?
– Да, сэр.
Маркус не знал, что делать дальше. За мальчиком нужен глаз да глаз, но злиться надо было на тех, кто подтолкнул его к игре, а вместо этого он обрушился на Френсис Коррингам, которая тут ни при чем.
И вот теперь из-за Дункана и ее пасынка он больше не сможет с ней видеться. А ведь у них как будто уже все налаживалось! Маркус приказал подать карету, и за всю дорогу они с Дунканом не проронили ни слова. Вернувшись домой, он вызвал Лавинию в библиотеку, совершенно не готовый к новому скандалу.
Узнав о том, что ее занятия живописью прекращаются и она больше не поедет в Коррингам-хаус, девушка разразилась слезами.
– Но я же не виновата в том, что натворил Дункан! Это нечестно! Мне нравится в Коррингам-хаусе!
Маркус протянул ей носовой платок.
– Уроки все равно надо было прекращать, сама графиня сказала мне, что больше ничему не может тебя научить, тебе нужен кто-то более знающий…
– Более знающий, папа?! Таких нет! Графиня самая знающая из всех!
– Это ее слова, не мои.
– Небось, вы напали на нее из-за чего-то, вот она и сказала. Леди Коррингам была добра ко мне, она никогда не смотрела на меня свысока.
– Она слишком снисходительна. Как и я.
– Вы снисходительны? Да что вы говорите?! – Лавиния зашлась истерическим смехом.
Маркус стоял, сцепив пальцы за спиной, и смотрел на дочь. Откуда в ней это своеволие? Кто научил ее перечить отцу?
– Лавиния, – процедил он сквозь зубы, – хватит. Я решил, значит, так и будет.
Девушка внезапно перестала рыдать и вытерла глаза.
– В глубине сердца, если оно у вас, конечно, есть, вы сами понимаете, что леди Коррингам абсолютно не виновата в том, что произошло. – Лавиния шмыгнула носом. – И граф тоже не виноват. Если и есть виноватый, так это Бенедикт Уиллоуби.
– Молодой Уиллоуби? С чего ты взяла?
– Дункан сказал. Мы всегда все друг другу рассказываем, еще с детства. Все придумал Бенедикт. Ему захотелось провести ночку вне школы, вот он и уговорил Дункана сказать учителю, будто вы вызываете его на несколько дней домой и чтобы он приехал с другом.
– Это я знаю от самого учителя. Рассказывай дальше.
– У Бенедикта при себе всегда много денег, гораздо больше, чем вы даете Дункану. Он решил сходить в игровой клуб, но они знали, что их туда не пустят, и потому обратились к графу Коррингаму с просьбой, чтобы он поручился за них. Граф не хотел, но Бенедикт знал, что тот обещал ее милости больше не играть, и сказал, что все ей расскажет, если он их не проведет. Граф очень не хотел расстраивать свою мачеху и потому согласился, у него и в мыслях не было навлекать неприятности на Дункана.
– А ты, выходит, посвящена даже в намерения графа?
– Он заезжал к нам, пока вы отвозили Дункана в школу.
– И ты его приняла? – недоверчиво спросил Маркус. – Как только тебе это в голову пришло!
– В этом нет ничего дурного, я была не одна, со мной была мисс Хастингс. А вы, папа, должны признать, что были неправы по отношению к графине, и разрешить мне ездить к ней.
Маркус и сам знал, что неправ.
– Я непременно поговорю с графиней, но что касается уроков, то…
– Ну почему, папа?!
– Все, Лавиния, я больше не хочу говорить об этом. Иди в свою комнату, займись чем-нибудь.
После ухода дочери Маркус несколько минут шагал по комнате, потом переоделся и приказал оседлать своего скакуна. Полезно проветрить голову, прежде чем снова ехать в Коррингам-хаус. Странно он ведет себя в последнее время. Раньше такая вспыльчивость была ему несвойственна, почему же он так изменился? И случилось это здесь, в Лондоне, когда он встретил Френсис и обнаружил, что она вовсе не пропала без него, а прекрасно жила все эти годы. А когда он увидел, какая она прекрасная мать, и лишний раз убедился, что как отец он никуда не годится, ему стало и вовсе не по себе.
Маркус пустил жеребца вскачь. Что он ей скажет? Что виноват, просит прощения?
– Стенмор! Ты здесь! – послышался голос Доналда.
– Привет, дружище.
– Ты что как в воду опущенный? Она дала тебе от ворот поворот?
– Кто?
– Прекрасная графиня, кто же еще.
– Я не делал ей предложения.
– Маркус, ты меня удивляешь. Ты что, боишься рот открыть в присутствии леди?
– Вовсе не боюсь. Напротив, слишком широко его открыл…
– Что, рассказал ей о бастарде, а она не хочет простить?
– До этого дело не дошло.
– Понял. – Доналд многозначительно кивнул. – Наверное, слыхал свежую сплетню?
– Нет. Давай рассказывай.
– Распространился слух о ребенке, и миссис Харкорт уверяет, будто это ребенок твой и… – Доналд замялся, зная взрывной темперамент друга, – графини Коррингам. Якобы вы много лет подряд были любовниками, это началось еще до твоей женитьбы, и, хотя ребенка тогда отдали кому-то, сейчас, после кончины жены, ты решил взять его и ее к себе.
– Боже мой! Воистину нет предела женской злобе, – пробормотал Маркус. Он был ошеломлен. Как он явится пред очи Френсис после всего услышанного? И что скажет?
Нет, надо как-то ухитриться сообщить ей, что он раскаивается во всем и считает себя кругом виноватым. Сейчас он к ней не поедет, но на маскараде постарается поговорить с ней наедине.
– Так что ты намерен предпринять? – ворвался в его размышления голос Доналда.
– Сам не знаю. Женщинам надо заткнуть рты, а для этого мы должны непременно разыскать ребенка и его мать. Ты сколько-нибудь продвинулся?
