На следующий день у Бена вдруг нашлись дела, для которых мое присутствие не требовалось. Меня оставили одну. Бросили на произвол судьбы, и я растерялась и запаниковала. Обзвонила одноклассников и устроила общий сбор в парке. Дальше был пикник, фрисби, теплое вино и остывшие сосиски, но я думала только о руке Бена в моей руке и о том, что я хотела его, а он меня — нет. В тот вечер я вернулась к себе домой, а не к Бену, хотя ноги сами несли меня совсем в другую сторону. Мама еще не спала, она позвала меня в гостиную.
— Все в порядке?
— Да, а в чем дело?
— Бен звонил. Я думала, ты с ним.
— У него были дела, а я встречалась с одноклассниками.
— Раз он звонил, значит, волновался.
Я сделала недоуменный вид:
— Сейчас позвоню ему, узнаю…
С тех пор мне часто приходилось разыгрывать недоумение.
В те времена мобильников у нас еще не было. Я набрала домашний номер. А чего он ждал? Что я весь день проторчу дома?
— Ты где?
— Дома.
— А-а.
И это все? А дальше?
— Я же не знала, надолго ты ушел или нет.
— Только заполнить анкету на новой работе, я же тебе говорил.
Неужели? Выходит, я просто слишком обидчивая? И непонятливая? Почему я сочла предательством уход на пару часов?
— Прости, значит, я не так тебя поняла. Я думала, тебя не будет весь день.
— Ничего. Если у тебя все хорошо…
— Прекрасно.
— Правда?
— Да. А у тебя?
— Ага.
— Ладно, завтра поговорим.
— Ладно, — повторил он.
Я повесила трубку и застонала.
На обратном пути мы решили срезать угол и пошли по узкому темному переулку, в дальнем конце которого горел единственный фонарь. Наши шаги гулким эхом отдавались от высоких стен, мы молча шагали к лужице желтоватого цвета от фонаря. Что-то заставило нас остановиться — шум? Интуиция? Кто знает. Но почему-то мы повернулись лицом друг к другу. Видимо, все дело было в переулке, похожем на туннель. В нем казалось, будто мира не существует вовсе. Нет никакой Мэри. Нет четырех друзей и больших надежд. Есть только Бен и я. Наш мир. Сотворенный за четыре дня, которые мы провели вдвоем.
— Что происходит? — спросил он.
— Не знаю.
— Я схожу с ума.
— Я тоже, — выдавила я.
— И что нам теперь делать?
С чем? Мы не могли даже произнести вслух, о чем идет речь. Я хотела, но не смела заговорить. Боялась испортить все, что у нас есть. Бен шагнул ко мне… К чему может привести один поцелуй? Правильно, к следующему. И так далее. Надолго? Нам по восемнадцать лет. Вряд ли на всю жизнь. В конце концов мы расстанемся и неизбежно погубим нашу дружбу. Меня охватила паника, и вместо того, чтобы притянуть Бена к себе, я оттолкнула его.
— Пойдем домой, — сказала я и потащила его к концу переулка. Мне требовалось время, чтобы подумать. Потому что если бы мы поцеловались, то отрезали бы себе обратный путь.
Если бы только мне хватило духу следовать своим убеждениям. Если бы я прислушивалась к сердцу, а не к рассудку, и хоть немного помедлила в переулке, велосипедистка проскочила бы мимо и я никогда не узнала бы имени Элизабет Коллинз. Если бы только я ответила Бену вопросом на вопрос. Или хотя бы толкнула его в бок и засмеялась, как делала тысячу раз до этого. Или просто поцеловала его, как мне и хотелось, — что в этом плохого? Но я упустила шанс. Отступила, поджав хвост. Сказала «пойдем домой», лишь бы выиграть время, подумать до утра, оттянуть минуту, не сделать решительный шаг — что угодно, только не это.
Но за поворотом нас ждала велосипедистка: отлетев на порядочное расстояние от того места, где мы вышли из переулка, она корчилась на земле. Она мчалась под гору прямо по тротуару, без фонаря и шлема. А мы не ожидали даже столкновения с пешеходами, не то что с велосипедистами. Незнакомка врезалась в Бена на полной скорости, раздробив ему ногу. Я увидела, как от удара ее сорвало с седла, как она перелетела через рухнувшего на землю Бена, пронеслась в миллиметре от фонарного столба, ободрала лицо об асфальт и скатилась в сточную канаву. Отпустив мою руку, Бен зашатался на месте от боли. От недавнего разговора не осталось и воспоминаний. Реальный мир напомнил мне, что жизнь немыслимо жестока и связываться с ней — себе дороже.
Девчонка так здорово ударилась головой, что не могла вспомнить собственного имени, поэтому я осталась с ней. Бена увезли на другой машине. К тому времени, как я зашла проведать его, палату уже заполонила родня Мэри. Пробиться к нему было невозможно, а если бы я и сумела, то ничего бы не достигла, разве что вызвала неловкость. Перед глазами стояло видение: голова велосипедистки, чудом разминувшаяся с фонарным столбом. Еще чуть-чуть — и ей не выжить, она погибла бы из-за меня. Этот случай я восприняла как приказ оставить Бена в покое. Через две недели наш самолет приземлился в Ханое, и несколько месяцев я притворялась, будто ничего не помню.
Как я уже говорила, это был перелом всей моей жизни.
В шесть часов утра я услышала, как в двери поворачивается ключ, рывком села и увидела входящего в гостиную Эла. Судя по виду, он не сомкнул глаз. Я обняла его, рассказала, что Клаудиа еще спит, что ей дали снотворное, но во сне она кричит и плачет. Оставив Эла с женой, я покатила домой через весь Лондон. Уже дома я обнаружила в кармане снимок с Беном на вытяжке. Я сунула его в ящик тумбочки и забралась под одеяло. Свернулась клубком, зарылась под одеяло с головой и закрыла глаза, как младенец посасывая палец и мечтая, чтобы события прошлого дня оказались сном.
9. Гарантия утешения
Я не знала, чего захочется съесть Клаудии и будет ли она есть вообще, поэтому накупила всего понемногу: бекона, яиц, йогурта, органических мюсли, свежего хлеба, киви, сока, миндальных круассанов и мокко. Позвонив в дверь, я прислушалась: со стороны лестницы приближались тяжелые шаги Эла. В щелку выглянула свирепая физиономия. Он не сразу понял, друг у него на крыльце или враг, потом выражение лица смягчилось, мышцы расслабились, дверь наконец открылась шире, и Эл тут же забрал у меня пакеты. В этом смысле Бен и Эл сделаны из одного теста.
— Не знаю, как тебя и благодарить, — произнес Эл, заключая меня и покупки в медвежьи объятия. — Слава богу, ты была рядом. Входи, она спит.
Я прошла вслед за ним в кухню. На стене возле лестницы виднелось светлое пятно — место, где раньше висел снимок Бена. Я мысленно чертыхнулась. Фотография по-прежнему лежала у меня дома, но ругалась я не по этой причине. Вспомнив о ней, я воскресила в памяти вчерашний вечер и поцелуй, запоздавший на добрых двадцать лет. Невольно я приложила пальцы к губам и ощутила, как от томления кружится голова.
