Некоторое время назад я встретилась с одной матерью, которая ходила в публичный дом за деньгами, заработанными дочерью, десятилетней девочкой. Когда я пристыдила женщину, та возмутилась:
— Это моя дочь! Я вынашивала ее девять месяцев, страдала во время родов. Что хочу, то с ней и сделаю. Она не ваша.
У меня тоже есть дочь, я тоже родила ее, — возразила я этой женщине. — И я так же, как и вы, мучилась во время родов. Но если бы мне нечем было кормить собственного ребенка, я бы скорее сама стала проституткой, но не пожелала бы такого своей дочери.
А что делать — меня муж бьет. Если в доме есть хоть какие-то деньги, он напивается, а потом избивает меня и насилует. И детей бьет. Вот моя дочь в борделе, и благодаря ей у нас есть немного денег. Может, она встретит мужчину, который возьмет ее в жены.
В другой раз мы говорили с мужчиной, который изнасиловал собственную дочь, маленькую девочку. Мы спросили, почему он это сделал.
Ее мать такая смазливая, что все кобели в деревне ее. Ну я и решил отомстить — дочь уродилась такая же красавица, вся в мать.
Но ведь это же и ваша дочь!
Э нет, она — материна. Мать родила ее. А для меня дочь никто. Не я вынашивал ее.
Вот такие страшные ответы мы получаем, когда спрашиваем…
Надо сказать, нередко семьи даже не знают, куда отправляются их дочери. Думаю, некоторые родители и в самом деле верят, что, продавая дочерей торговцам, мужчинам и женщинам, тем самым обеспечивают дочерям рабочие места в качестве домашней прислуги в больших городах. Однако большинство все же понимают, что девочек заставят заниматься проституцией. Чтобы не платить посредникам, родители отводят дочь в публичный дом сами. Они знают, что становятся частью разветвленной, опутавшей всю страну системы, с помощью которой девушек переправляют в Таиланд, Лаос, Сингапур и даже Канаду Но родители все равно идут на это. Они не думают ни о чем, кроме самих себя.
* * *
Сокхане стала первой девочкой, умершей у нас от СПИДа. В семь лет она осиротела, и старшая сестра продала Сокхане агентству бытовых услуг в Пномпене. Хозяйка била девочку, а хозяин насиловал. Не выдержав этого, однажды утром Сокхане ушла из дома, где работала. Шла она, пока из сил не выбилась.
Наконец Сокхане очутилась в садах перед королевским дворцом, где с ней заговорил таксист. Он вызвался помочь девочке, а сам продал ее, отвезя в публичный дом в районе Туол Пак, где ту насиловали и мучили.
Когда мы вытащили ее из борделя, ей было двенадцать. У нее был туберкулез и СПИД, она уже умирала, и сутенер бросил ее около больницы. Из больницы позвонили нам — бесплатно там не лечили. Мы нашли деньги на лечение девочки. Все ее тело оказалось в шрамах, она была тонкая, как спичка, и выглядела точь-в-точь как я когда-то. Никто не решался прикоснуться к ней. но я не могла сдержаться — прижала девочку к груди.
Наверняка некоторые клиенты заплатили большие деньги, чтобы переспать с Сокхане и очиститься от СПИДа. Бытующее мнение о том, будто бы можно вылечиться, если вступить в связь с маленькой девственницей, повинно в невероятных детских страданиях: маленькая девочка гораздо больше подвержена заражению по сравнению со старшими из-за разрыва девственной плевы.
На какое-то время Сокхане стало лучше. Она научилась смеяться, ей нравилось общаться с людьми, девочке очень нравилась школьная форма — белая блузка с синей юбкой, однако она знала, что скоро умрет, что ей недолго радоваться нормальной человеческой жизни. Это меня просто убивало, и я старалась проводить с девочкой как можно больше времени. Она все спрашивала меня, есть ли Бог и почему он допускает такое, ведь она не сделала ничего плохого. Что я могла ей ответить?..
Первым делом Сокхане попросила меня разыскать ее младшего брата и позаботиться о нем — судьба брата беспокоила ее больше всего. Мы отвели маленького мальчика в буддийский монастырь. Именно тогда я стала просить монахов присмотреть за тем или иным мальчиком, приходившимся братом девочке из нашего приюта. Я приводила мальчиков в монастырь — оставлять их в приюте мы не могли.
Сокхане была девочкой трудной. Однажды вечером она, уже очень больная, попросила меня лечь с ней. Посреди ночи Сокхане полоснула меня ножом по ноге. Желая смешать мою кровь со своей, она потерла кровоточащую руку о порез. При этом Сокхане понимала, что я могу заразиться. Думаю, девочка сделала это специально, чтобы не оставаться со своими страданиями один на один. Да, трудно понять, что творится в голове истерзанного нравственно и физически, надломленного человека.
* * *
Колап было шесть, когда мать продала ее в бордель. Когда они пришли туда, Колап думала, что ее обязанностью будет мыть посуду. Она упрашивала мать не оставлять ее одну, но когда девочка обняла мать за шею, та шлепнула ее. Тогда Колап обхватила ноги матери, но мать отпихнула дочь. И ушла с пятьюдесятью долларами — такова оказалась цена девственности Колап.
Девочку отмыли и нанесли на все тело осветляющий крем, чтобы малышка выглядела еще соблазнительнее. Так как девочка сопротивлялась, ее несколько дней били. После первой недели Колап зашили без всякой анестезии и продали в другой бордель. Она переходила от одних к другим и так до десяти лет, пока мы не спасли ее. Жизнь девочки все эти годы представляла собой кромешный ад.
Через год после того, как Колап попала к нам, она попросила меня сводить ее к матери в Кон Дал. До этого девочка отказывалась видеть ее. Я отвела Колап в родную деревню, мы разыскали мать. Когда та увидела дочь, она заплакала.
Колап сказала:
Не плачь. Я пришла спросить тебя: зачем ты продала меня? Почему ударила, когда я тебя целовала? Почему отпихнула, когда я цеплялась за тебя? Тебе дали пятьдесят долларов.
Я тебя не продавала, — ответила женщина заикаясь. — Я даже не знала, что это публичный дом.
Как ты можешь говорить такое?
Нам нечего было есть.
Неправда. До сих пор тебе жилось очень даже неплохо.
Тут заговорил младший брат Колап. Он сказал, что боится за маленькую сестру — мать может продать и ее. Вот только девочка увечная, и ее никто не берет.
Ты ничуть не изменилась. Но ты мне больше не мать. Вот моя мама, — тут Колап показала на меня. Не она родила меня, но она дала мне все остальное.
Мы ушли. Колап не хотела больше оставаться в этом доме скорбей. Ей было восемь, она выглядела совсем ребенком, но ее дух был сломлен тяжестью недетских страданий.
Теперь Колап четырнадцать, она живет в нашем детском центре. Колап стала высокой, она первая ученица в классе. Но девушка ни разу больше не вспоминала про мать. Говорила только, что когда настанет время уйти из центра, заберет с собой брата и сестру. И обязательно определит их в школу.
Иногда родители подают на нас в суд, чтобы вернуть дочерей, а потом снова продать их. Это прибыльное дело. Но на нашей стороне закон. Мать, продавшая дочь, дискредитирует себя. Мы же, согласно нашему уставу, даем приют и защищаем права именно таких детей.
