Кстати, больше Швейцар ни на кого не гавкает. Только на него.
— Видишь — я ему не нравлюсь, — недовольно замечает мой друг.
— Гав! Гав! Гав! — выражает свое отношение пес.
— А все потому, что ты на него косо смотришь и всякие гадости говоришь! Между прочим, он все понимает!
Мы бы спорили еще долго, но Одри уже раздала карты.
— Господа? — вежливо кашлянув, приглашает она к игре.
Все садятся, я беру свои карты.
На третьем круге мне сдают трефового туза.
«Отец О’Райли», — думаю я.
— Марв, что ты в воскресенье делаешь?
— В смысле, что я делаю в воскресенье?
— А как ты думаешь, в каком смысле я спрашиваю?
— Ты что, совсем больной? Эд спрашивает, занят ты или нет, — вмешивается Ричи.
Теперь Марв обиженно тычет пальцем в Ричи. Присутствие Швейцара явно провоцирует в нем агрессию.
— А ты, Прайор, не встревай. — Марв переводит перст указующий на Одри: — И ты тоже!
Одри в полном шоке:
— А я-то, черт побери, что тебе сделала?
Я снова влезаю в разговор.
— В общем, я не только Марва хотел спросить. Вы мне все трое нужны, — многозначительно говорю я, положив карты рубашкой вверх и оглядывая компанию. — Хочу попросить вас помочь в одном деле.
— Это в каком же? — интересуется Марв.
Мои друзья настораживаются.
Ждут объяснений.
— В общем, я тут подумал… А не пойти ли нам всем вместе, — начинаю частить я, — в церковь.
— Что?!
— А что такого? — оказываю я мужественное сопротивление.
Марв явно не может оправиться от потрясения:
— На фига нам идти в церковь?
— Ну, короче, есть тут один священник…
— Он что, из Честера?[9]
— Нет…
— А что за Честер? — спрашивает Ричи, но ответа, конечно, не получает.
В принципе, ему тоже не особо интересно, так что вопрос снимается сам собой.
Наконец слово берет Одри. Она, как всегда, высказывается очень здраво:
— И все-таки, с какой целью мы туда пойдем?
Думаю, Одри сообразила, что тут не обошлось без трефового туза.
— Ну, этот священник… он нормальный дядька такой. И я подумал, отчего бы не сходить. Просто развеемся…
— А он? Тоже пойдет в церковь? — Марв снова тычет в Швейцара.
— Естественно, нет!
Спасение приходит от Ричи. Он, конечно, законченный бездельник, целыми днями пропадает в букмекерской конторе, да и татуировка у него, скажем прямо, кривовато сделана. Но у Ричи есть одно положительное качество: что ни предложишь — он со всем соглашается. И Ричи, как всегда, очень приветливо и по-дружески говорит:
— Да никаких проблем. Я пойду с тобой в церковь. — И добавляет: — Но чисто просто так? Только посмотреть, развеяться?
— Ага, — подтверждаю я.
— Ладно, и я пойду, — подает голос Одри.
Дело за Марвом. Он, бедняга, оказался в крайне щекотливом положении. Идти в церковь Марв, конечно, не хочет. Но понимает, что отказаться тоже нельзя — некрасиво. Поерзав, он наконец вздыхает и цедит:
— Боже, я в это поверить не могу. Церковь, блин… Ну ладно, ладно, пойду. — И сердито хмыкает: — Подумать только: в воскресенье — в церковь! — И осуждающе качает головой: — Что в мире творится?.. Г-господи ты боже мой…
Я поднимаю со стола свои карты:
— Именно, Марв. Господи ты боже мой.
Поздно вечером звонит телефон. Но теперь меня так просто не запугаешь!
— Алло?
— Привет, Эд.
Ф-фух, это мама. Я с облегчением выдыхаю и внутренне готовлюсь к неминуемому артобстрелу. Давненько она не звонила, — сейчас выплеснет на меня двухнедельный, а то и месячный запас желчи.
— Как дела, мам?
— Ты Кэт уже звонил? У нее сегодня день рождения, между прочим.
На всякий случай напоминаю: Кэт — это моя сестра.
— Черт, мам, забыл.
— Да, черт тебя задери, ты, естественно, забыл. Жопу оторви от стула и брякни сестричке, чертов поганец.
— Хорошо, я вот только…
Она бросает трубку.
Безжизненные механические гудки на линии.
Очередной убитый мамой телефонный разговор.
Я промахнулся, не спросив номер телефона Кэт, — на случай, если у себя не найду. Нехорошее предчувствие подсказывает, что я его потерял. И действительно: в ящиках на бумажках его нет, в щелку на кухне не завалился, в телефонной книге отсутствует.
«Только не это!»
Увы. Да, вы правильно поняли.
Мне придется звонить моей Грозной Маме.
Набираю номер.
— Алло?
— Мам, это я.
— Ну а сейчас-то чего? — красноречиво вздыхает она: мол, как же ты меня достал.
— А какой у Кэт номер?
В общем, вы поняли. У моей мамы предсказуемая реакция.
Воскресенье наступает быстрее, чем я думал.
Мы садимся в церкви на задних скамьях.
Ричи, похоже, нравится, Одри тоже. У Марва похмелье, отцовского пива перепил. А я нервничаю — хотя почему, не могу понять.
В церкви не очень-то людно — помимо нас, не более дюжины человек. Пустота зала угнетает. Ковер дырявый, скамьи угрюмые, прихожане старые и скрюченные — ни дать ни взять мученики перед смертью. Только витражные окна выглядят как положено — свято и очень возвышенно.
Отец О’Райли выходит, оглядывает зал и привычно говорит:
— Благодарю за то, что пришли сюда.
Вид у него несчастный. Потом он замечает нашу компанию в конце зала:
— Мы также очень рады видеть наших уважаемых таксистов!
Луч света из витражного окна отражается на его тонзуре.
Отец Томас кивает мне — спасибо, что пришел.
Я хихикаю, один во всем зале.
Ричи, Марв и Одри поворачиваются и с недоумением смотрят. У Марва глаза красные, как у кролика.
— Перепил с вечера?
— Не то слово.
Отец Томас собирается с мыслями и разглядывает прихожан. Я чувствую: ему нелегко. Трудно говорить с пустым залом. Но священник — человек мужественный. Он собирается с силами и начинает проповедь.
