Посыльный снова затаил дыхание. Всхлипывания удалились. «Сумасшедшая», — подумал он. В небе висели осветительные ракеты. Рядом с ним никого не было. Он очень медленно и с трудом поднялся. Чужие голоса в палатке дали ему понять, что он теперь должен делать. Он хотел вернуться назад. Ему надо было туда, где говорили на его языке. Он скорее шатался, чем шел. Каждый шаг отдавался резкой болью в коленях. Дыхание перехватывало. Ему нужно было время, чтобы передохнуть. В темноте он заметил железнодорожную насыпь. Вдоль нее он и пошел. Его голая нога наткнулась на металл рельса. Он испугался, вспомнив, что где-то здесь должны стоять орудия. Из-за опасности, что его заметят, он забыл о боли. Он подумал, не выбросить ли ему шинель. Если он в этой шинели снова попадет к ним, то ему конец. Но китель его пропал, а было холодно. Может быть, в русской шинели в нем не сразу распознают врага? Надо было учитывать все.
Небо стало бледнеть. Теперь надо быть вдвойне осторожным. Когда заметил орудия, он с облегчением вздохнул: он был на верном пути. Он слышал шаги. Видел вспышку света. Он пополз, и у него было чувство, что никогда не доберется до конца этой позиции. Ряд орудий был бесконечным. Его опасения сделали его легкомысленным. Он встал и пошел. Хотя на губах у него был соленый вкус пота, по спине от нервного напряжения у него бегали мурашки. Такое же чувство у него было, когда посыльным он должен был пробираться через полосу болот.
— Стой!
Окрик часового словно ударил его. Ноги пристыли к земле. Он бросился в сторону и рванулся дальше. Он преодолеет любое препятствие: кустарники, колючую проволоку, штабели снарядов. Он проклинал светлое небо и ожидал пулю, которая должна была прилететь. Когда он заметил, что силы его покидают, решил покориться судьбе. Шел очень медленно. Но позади все было спокойно, никто за ним не гнался. Наконец, он осмелился дать себе немного отдохнуть. Задыхаясь, он сел на землю. Руки дрожали. И снова причина для страха — игра ракет прекратилась. Значит, он заблудился и спасения нет. Он вдруг расплакался, как ребенок. Он забыл про насыпь. А под ее склоном он, конечно же, не мог видеть ракет. Он забрался по склону. И когда снова увидел огни — успокоился. С облегчением он соскользнул вниз. Раны на ногах открылись, и кровь капала на ступни. Он не обращал на это внимания. Ему казалось, что он слышит журчание ручья. С опаской посмотрев по сторонам, он пошел дальше. Но шум воды становился сильнее. Наверное, река пересекает его путь. Он хотел все выяснить. Оказалось, что это — не шум воды, а приглушенные разговоры большого количества людей. Он прислушался. И чуть не вскрикнул: немецкая речь! Но снова проснулось недоверие. Ошибки быть не может! И снова слова, которые он понимал. Повернув, он двинулся дальше. Выглянул из-за куста. Мимо проходила группа людей — усталых и изможденных, говоривших на его языке. Пленные. Заживо погребенные. Вскоре они пропали в темноте.
Он решил больше не играть в затравленного зверя, а внести систему в свой побег. Прежде всего надо было раздобыть оружие. Он забрался вверх по крутому склону. Где-то тут было то место, где его столкнули вниз. Здесь же поблизости был и блиндаж, где его допрашивали. Если ему посчастливится снять часового…
— Стой, кто вдет?
Посыльный мгновенно припомнил русский ответ, который когда-то слышал.
— Свои! — крикнул он в ответ. Шинель и темнота придали ему уверенности.
— Свои, — эхом отозвался голос часового.
Часовой стоял прямо над ним над склоном.
Руки посыльного инстинктивно взметнулись вверх, схватили ноги часового и дернули. Тело часового пролетело над ним, он отскочил в сторону. Желания катиться вместе с русским вниз у него не было. Его интересовало только оружие. Он забрался на выступ, на котором стоял часовой. Ощупал землю. Он был уверен, что найдет здесь винтовку. И он нашел ее. Он подумал, что теперь у него есть оружие и часовой — в его власти. Есть время, чтобы совершить убийство. «Если я его сейчас убью, то это будет убийство. Потому что сейчас у меня есть винтовка. Если бы ее не было, то это была бы не убийство, а просто необходимая оборона», — размышлял он. Пока посыльный проверял оружие, часовой снова забрался по склону. Странно, что он не кричал. Наверное, он ничего не понял. В темноте посыльный видел только бесформенную тень, надвигавшуюся на него. Он прицелился. Это должно быть возмездие. Он выстрелил. Русский начал громко кричать. Он должен был кричать…
Посыльный обернулся: темным ковром перед ним раскинулась низина. Где-то на ней были видны вспышки, горели белые и красные огни, гасли, двигались. Они напомнили ему пересечение железнодорожных путей у вокзала. Крик часового вернул его к действительности. «Им меня не взять», — подумал посыльный.
Он снова посмотрел на участок, над которым взлетали ракеты. При этом он заметил место, где было всегда темно. Промежуток в системе сигнальных огней. Это словно часть железнодорожных путей, выведенных из эксплуатации. Он решил идти как раз в этом направлении. Со склона он попал в кустарник. Грунт под ногами был мягким. Он шел, словно по толстому ковру. Это был знак, что он приближается к болоту. Ему показалось, что рядом с кустами он видит очертания разрушенного сарая. Потом он опять заметил приземистое строение. Вдруг он понял, что это — танки. Он попал на исходную позицию. Где-то здесь в темноте должен стоять часовой. Жгучее беспокойство охватило его. Осторожно он подкрался к одной из боевых машин. Под прикрытием брони он хотел дождаться, когда часовой обнаружит себя шумом. Прислонившись к холодному металлу, услышал глубокое дыхание спящего. Оно доносилось изнутри стального колосса. Люк был приоткрыт. Странно, что он здесь совершенно спокойно мог чего-то ждать. Рука посыльного дотрагивалась до стали оружия, появление которого всегда повергало его в панический страх. У него появилось желание как-нибудь напакостить спящему чудовищу. Словно ребенок, желающий отомстить, он набил ему в выхлопные трубы земли. Посыльный был слишком слаб для того, чтобы причинить ему больше зла. Но и то, что удалось сделать, доставило ему большое удовлетворение.
В бледном свете ракеты он впервые увидел высоту глазами противника. Огромный, угрожающе нависающий массив земли. Он понял, почему за него идет такая ожесточенная борьба.
Через некоторое время он подошел к передовой. Вся земля была покрыта воронками. В воздухе висел сладковатый трупный запах. Ноги вязли в грязи. Шинель была ему больше не нужна. Он выбросил ее в лужу. Еще пара шагов — и он остановился у колючей проволоки. Ни звука. Немецкие позиции были покинуты — окопы, лабиринт траншей, пулеметные гнезда. Он прижал винтовку к груди и подошел ближе. Наконец-то свои траншеи. С чувством освобождения он спрыгнул вниз. Вокруг лежали лишь убитые. Он был слишком измучен, чтобы выяснять, нет ли среди них унтер-офицера. У него было чувство, что он сбежал напрасно. Страх, побег, унижение, раны, снова побег. Если унтер-офицер выбрался отсюда живым, то все это его миновало…
Он стянул с убитого шинель, китель и сапоги. Надев их на себя, он побрел дальше. Туда, где проходила, как он думал, главная линия обороны.
XV
Городской комендант Эмги прикрутил фитиль в керосиновой лампе, сделав огонь послабее, и направил металлическое зеркало на пустой стул возле своего стола. Потом обратился к ординарцу:
