Итан улыбнулся моим словам как шутке. Он заказал кампари с содовой. Я просто показала на пустой стакан.
— Итан, как ты мог сидеть рядом с Агатой Дент?! Эта женщина и ее полоумный муженек сломали мне жизнь! Ты хоть понимаешь, через что мне из-за них придется пройти?
— Там были таблички с именами, — сказал Итан, словно это полностью оправдывало его поступок.
— А поменять их было нельзя?
— Нет, только не я! Что бы сказал на это добрый старый Уорд?!
Он имел в виду Уорда Макаллистера. В XIX веке тот был первым третейским судьей нью-йоркского высшего света и оставил после себя целый ряд священных заповедей. Одна из них гласит: «Нет и не может быть оправдания тому, кто меняет местами таблички на столе. С кем бы вас ни вознамерились посадить, вы обязаны явиться и занять свое место, даже если вас постигнет безвременная смерть — в этом случае пусть вас представляет ваш поверенный».
Этот человек не раз служил нам с Итаном мишенью для шуточек.
— К тому же у меня была веская причина, чтобы там находиться. Я узнал интересную новость.
Я выпрямилась, скрестила руки на груди и брюзгливо сказала:
— Ну?
— В курсе ли ты, что Дитер Лючино полностью переоборудует квартиру Дентов?
— Знаю, слыхала. Говорят, теперь это похоже на помесь дворца Клеопатры и кулуаров Третьего рейха!
— Мы с твоей бывшей клиенткой почти весь ужин обсуждали мраморные колонны, а именно, чем мрамор подлинный лучше поддельного.
— Вот как! — Я тяжко вздохнула. — Помнишь, как это сказано? «Некоторым нужна целая жизнь, чтобы вникнуть в самое простое».
— Речь не об этом, Джо. Насколько я понял, кто-то посетил квартиру Дентов, когда она еще была в твоем распоряжении, и вынес вердикт, что это жалкое зрелище.
— Что?!
— Постой! Так вот, как раз тогда у Агаты и появился бзик на этой почве. Ей вбили в голову, что за свои деньги она получит недостаточно пышные хоромы и что любой, кому случится к ним заглянуть, будет втайне потешаться над одураченной простушкой.
До меня наконец дошло, но Итан не дал мне раскрыть рта.
— Вижу, ты понимаешь, кто там поработал. «Графинечка»! Кстати, миссис Дент тоже величает ее исключительно графиней. Как выяснилось, она без ума от титулов и мечтает, чтобы ее супруга назначили полномочным послом в Англии.
— Боже, храни королеву! Видишь, Итан! Разве я не говорила, что за всем этим стоит Моника?
— Получается, что ты была права. А вот тебе кое-что на десерт. Угадай, кто вложил большие деньги в два крупных начинания Нейла Дента?
Говорят, последняя соломинка ломает спину верблюду, но у меня уже не было сил. От отчаяния я лишь покачала головой.
— Можно было бы догадаться. Деньги, кругом деньги. А что еще новенького в этой сфере?
Принесли наш заказ. Я залпом опустошила свой стакан и, не дав официанту отойти, потребовала повторить. Итан адресовал мне косой взгляд.
— Это ты у Бетти нахваталась таких замашек?
— Наверняка случилось вот что, — сказала я, не обратив внимания на его ремарку. — Моника узнала, что я отделываю квартиру Дентов (это не трудно: в журнале «Мы» была статья). Она является к Нейлу под видом инвестора и вкладывает солидные деньги сразу в два его проекта. Теперь можно заняться дражайшей супругой. Это тоже не составляет труда — Агата не более разборчива в знакомствах, чем двухмесячный щенок. Не удивлюсь, если при слове «графиня» у нее подкосились ноги. Она мне все уши прожужжала о том, что обожает «аристократоров и аристократисток». Она их знает по картинкам во французских журналах.
Я рассуждала, забыв о том, что и Итан не без греха.
— Ну позволь! — не выдержал он. — Мне тоже нравится разглядывать довольные лица титулованных особ! Это отвлекает от простой повседневности.
— Моника намеренно ставит мне палки в колеса, — продолжала я, не слушая. — Как представлю, что она водит Агату по квартире и поливает грязью мою работу!.. «Ви только вьзгляните на ето! Ето не подхёдит великой госюдарыне врёде вас!» И ведь добилась своего! С точки зрения Дентов, величие — это по лакею в каждом углу.
— Таких немало, — примирительно заметил Итан. — Большинству по душе Версаль, Джо, а не Амо.
— Тогда почему вместо картин не развесить по квартире крупные купюры в золоченых рамках!
Водка вдруг как-то разом взыграла в жилах. Я запнулась и осела на стуле.
— В любом случае тебе стоило знать… Джо! Джо! Ты в порядке?
Я была в отчаянии.
— Скажи, Итан, ты сознаешь, что она меня уничтожила! Второй раз, Итан!
— Нет, это еще не конец.
— Вот как? Я пока при двух контрактах, но когда с ними будет покончено, никто не заключит со мной новый. После той злополучной статьи мне не звонил ни один заказчик!
Итан смущенно повозился на стуле.
— Я думал, она собирается домой…
— Как видишь, нет!
И вот, пока мы с Итаном в тот день сидели друг напротив друга за столиком бара, со мной начала происходить некая глобальная перемена. Образ Моники настолько отпечатался в сознании, что не исчез даже тогда, когда Итан перевел разговор в более приятное русло — он говорил об аукционе творений старых мастеров у «Чалелза». Я сознавала, что мой болезненный интерес к Монике угрожает перейти в манию, и честно старалась этому помешать из опасения за собственный рассудок. Но еще долго после того, как мы с Итаном распрощались, и даже ночью, лежа в постели, я продолжала видеть перед собой ее ненавистное лицо.
В деловом мире репутация — все. Особенно это относится к сфере дизайна. Дом — место святое, и постороннему там не прощают ошибок. Один неудовлетворенный заказчик может подорвать доверие к известной фирме с большим стажем, не говоря уже о едва оперившейся, вроде моей. А уж если порочащий слух исходит от влиятельного лица, пиши пропало.
Разговор с адвокатом Дентов не оставил у меня сомнений, что о возобновлении контракта не может быть и речи, причем, желая исключить самую возможность этого, Нейл выразил свои намерения в наиболее грубой и агрессивной форме, то есть пригрозил мне судебным иском. Я уведомила адвоката, что при сложившейся ситуации буду только рада разорвать контракт, как только мы утрясем вопрос со сделанными мной заказами. Он в ответ заявил, что Денты не намерены выплачивать более ни цента и что это уж мое дело, отдавать долги из собственного кармана добровольно или по постановлению суда. Чем тратиться на защитника, я предпочла уладить дело полюбовно, что ударяло как по моему карману, так и по доброму имени. Но и этим дело не ограничилось — началась газетная травля подстреленной дичи.
В отличие от большинства тех, среди кого мне пришлось вращаться целых двадцать лет, я никогда не гналась за паблисити, скорее наоборот — осуждала вмешательство прессы в личную жизнь. Мне казалось, что находиться слегка в тени — это элегантно. Будучи много лет известной только читателям журнала «Мы» (этого сдержанного в отзывах, тактичного издания с ограниченным кругом читателей), я вдруг оказалась выставленной у позорного столба на потеху толпе. Это было ужасно после смерти Люциуса и истории с завещанием — теперь травля перешла всякие границы. В «Дейли ньюс» Ева Минди открыто высмеивала мой стиль дизайна и называла мою фирму «детищем дилетантки, которой не совестно пользоваться прошлыми связями ради сомнительных начинаний».
