Но сначала она села на траву и установила на камеру вспышку. Она еще не фотографировала со вспышкой, но очень внимательно изучила инструкцию, перед тем как прийти сюда, и думала, что все поняла правильно. Маленькие лампочки были в боковом кармане, их нужно было только привинтить. Она обнаружила, что истратила уже почти всю пленку, но она принесла с собой еще одну, так что осторожно перемотала пленку, вынула ее и вставила новую. Пока что все идет неплохо.
Она глубоко вздохнула и прошла оставшийся путь, бережно держа камеру, чтобы не сместить вспышку. Она немного замедлила шаг, когда громада Мортмэйна оказалась перед ней, а затем сфокусировала камеру и сделала несколько снимков снизу вверх. Возможно, они не выйдут, потому что слишком близко, но если выйдут, то дом будет выглядеть так, словно он находится на краю и вот-вот обрушится вперед. Это будет очень интересный вид. Огромная старая дверь провисла на петлях, и она была куда тяжелее, чем казалась снаружи. Но Симона смогла еще немного подтолкнуть ее и проскользнула в проем. «Ну вот. Я внутри».
Там, за дверью, было намного темнее, чем она ожидала, так что сначала пришлось пробираться вперед, вытянув перед собой обе руки. «И что я сделаю, если из темноты вдруг возникнет рука и дотронется до меня?» — подумала Симона, и ее сердце как будто остановилось на мгновение. Если это действительно случится, то это будет рука из далекого прошлого. «Мертвая рука. Мертвая рука, как название дома. Или я сама попала в прошлое и не заметила этого. Не глупи, люди не могут попасть в прошлое, это же не кино!» Но ее сердце учащенно забилось, и она чувствовала, что здесь с ней может случиться абсолютно все, что угодно.
Но даже без ужасных рук старых призраков там были другие опасности. Она могла споткнуться обо что-нибудь в темноте и разбить колено или налететь на стену по ошибке и потерять сознание. Если что-то такое случится, она пролежит здесь несколько дней, прежде чем кто-то найдет ее.
Ее глаза постепенно привыкли к темноте, и она внимательно осмотрелась. Это был огромный холл, размером с очень большую комнату, почти как спортзал в школе. По обеим сторонам главной двери располагались два узких окна, но они были заколочены, и это делало холл еще темнее. В помещение выходило множество дверей, Симона могла разглядеть только их очертания, и она подумала, что комнаты за ними должны быть действительно отвратительными. Она решила, что не будет открывать ни одну из них.
Холл был не только грязным, но еще и каким-то печальным. Через трещины в полу проросла трава, и повсюду отвратительно пахло, и было похоже, что темные углы кишели пауками и другими насекомыми. Широкая лестница в конце холла вела наверх, но даже если бы Симона решилась обследовать верхние помещения, она едва ли смогла бы подняться по ней: почти все перила были сломаны, и ступени выглядели так, словно они обрушатся в ту же секунду, как только нога ступит на них. Так же, как она не собиралась открывать ни одну из дверей, она не собиралась идти по этой разрушенной старой лестнице.
Было очень тихо, но не так тихо, как должно быть в пустом доме. Симона напряженно вслушивалась, и через мгновение в голове раздался знакомый голос.
Итак, ты пришла, Симона… Я знала, что однажды ты придешь… И теперь мы наконец по-настоящему вместе…
Симона не шелохнулась. Внутренний голос или в этот раз слова были произнесены кем-то вслух? Она не была уверена, потому что здесь все казалось другим; вообще-то она была почти готова поверить, что действительно попала в прошлое — в то время, когда черные железные двери с лязгом закрывались каждую ночь и люди-свиньи крались по темным коридорам. Если она будет слушать внимательно, то сможет услышать эхо голосов людей, которые когда-то жили здесь.
Но это было не эхо; откуда-то доносился звук капающей воды. Чтобы обеспечить себе кошмары на сто лет вперед, можешь поверить, что это хрупкий шепчущий голос, как стук сосулек за окном спальни зимой.
А затем она снова услышала: заходи внутрь, Симона… Пора нам хорошенько познакомиться друг с другом… Я так долго ждала тебя…
Симона спросила вслух: «Кто ты? Скажи мне, кто ты?» Ее голос звучал странно в тишине. И он слегка дрожал. Она сказала, немного громче: «Я знаю, что ты здесь. Я чувствую, что ты здесь. Но я не вижу тебя».
Ничего. Тишина. Но Симона по-прежнему ощущала, как сводит живот — так бывает перед чем-то ужасным или непонятным. «Что-то должно случиться, — подумала она. — Что-то очень важное».
Она снова сняла затвор фотоаппарата; руки плохо слушались, и это было неприятно, но если она действительно сможет сфотографировать девочку, это будет своего рода ее оружием. Она сможет сказать: у меня есть твои фотографии. И если ты не оставишь меня в покое, я покажу их людям. И девочке это не понравится, она хочет остаться тайной и загадочной, Симона знала это.
Вспышка была на месте, она будет очень кстати из-за заколоченных окон; пока что использованы всего два кадра новой пленки. Она сейчас попробует сфотографировать внутри, будет здорово, если она сможет запечатлеть темноту и загадочность Мортмэйна и ощущение присутствия тех людей, которые жили здесь.
Люди, которые слышали лязганье двери, запирающейся каждую ночь, отрезающей их от мира, и люди, которые иногда должны были прятаться от злодеев. «Не думай об этом».
Вспышка сработала в точности, как надо; она выпустила резкий белый луч света, который осветил пыльный старый холл так, что Симона смогла отчетливо его разглядеть. Она увидела черные рыхлые камни, и побеги ползучей плесени на стенах, и растрескавшиеся деревянные панели, свисающие со стен.
А еще она увидела маленькую фигурку, стоящую в верном проеме в конце холла, которая смотрела на нее, точно как в кошмаре. Девочка с темными, хитрыми глазами.
Вспышка погасла, и темнота снова накрыла все, как вонючая черная занавеска. Но из этой свернувшейся темноты послышался голос. Он очень нежно произнес:
— Привет, Симона. Я думала, ты никогда не придешь.
Наступило долгое молчание. Потом Симона спросила:
— Кто ты? Я не знаю, кто ты.
— Не глупи, — сказала девочка и шагнула вперед. — Конечно, ты знаешь, кто я. Так же как я знаю, кто ты.
Симона ощутила знакомый слабый толчок в голове. Это она так забавляется. Смеется. Потом вдруг Симона поняла — нет, не смеется, она злорадствует. «Она скрывает какую-то тайну. Вот что я сделаю: я выясню, кто она, и выясню все это насчет Мортмэйна, а потом сяду на велосипед и что есть духу помчусь домой». Симона почувствовала легкое разочарование. «Вся эта подготовка, эта таинственность и возбуждение, а в результате — всего лишь девочка моего возраста в разрушенном доме». Через мгновение она сказала:
— Ты знаешь мое имя, но я не знаю твоего. Как тебя зовут?
— Не глупи, — ответила девочка и сделала шаг вперед.
Тени соскользнули с нее, как вода стекает с человека, поднимающегося из ванны. Симона увидела, что на ней был вишнево-красный свитер с рисунком, и что она шла, подволакивая немного ногу, и ее плечи были слегка перекошены. Если она бежала или просто быстро двигалась, она должна была делать это как-то согнувшись и кривобоко. Но помимо этого…
