Насколько сложно будет попасть внутрь Мортмэйна? Симона и мама много раз проезжали мимо, даже с дороги можно было видеть зияющие дыры на месте окон, и Симона думала, что попасть внутрь будет достаточно просто. Мама как-то сказала: «Боже мой, какое ужасное место, и, кто бы ни был его владельцем, его давно пора снести, пока не произошла какая-нибудь беда».
Симона дождалась до утра пятницы в конце семестра и за завтраком сказала, словно только что вспомнив, что будет репетиция концерта, приуроченного к концу учебных занятий, как раз сегодня днем.
— Я хотела вчера сказать тебе, но забыла. Я должна остаться, если можно. Всего лишь на часик. — Неприятно было врать маме — другие, похоже, все время врали родителям, и их это не беспокоило, но Симона ненавидела ложь.
И из-за того, что она почти никогда не врала, мама ничего не заподозрила. Она сказала:
— Правда? Похоже, это будет хороший концерт, да? Я жду с нетерпением. Но если ты задержишься дольше обычного, я лучше заберу тебя.
— Ну, я собиралась поехать на велосипеде домой, как обычно. Все так едут. И ведь еще не будет темно, правда? В полпятого?
— Нет, не будет, хотя я уверена, что закончишь ты не раньше чем без десяти пять. Ладно. Но постарайся не отстать от других, хорошо? И езжай прямо домой.
Мама всегда говорила так, если Симона делала что-то после школы, например, шла к кому-нибудь домой на чай и делать уроки, и потом позже ехала домой на велосипеде. До школы было не очень далеко, и Западная Эферна была такой крохотной, что можно было практически видеть все дома с главной улицы, и это значило, что в школу все ехали одной толпой. Маму это вполне устраивало. Только в случае, если Симона куда-то шла одна, мама настаивала на том, чтобы отвезти ее на машине и потом забрать.
Но она всегда говорила: езжай прямо домой — и почти всегда добавляла: и ни в коем случае ни с кем не разговаривай по дороге.
Симона сказала: я поеду прямо домой.
После того как в школе прозвенел последний звонок, Симона достала фотоаппарат из шкафчика, где она спряла его утром. Она осторожно засунула его в школьный портфель, между учебниками с домашним заданием. Нужно было решить несколько задач по математике — домашние задания по математике всегда были просто тошнотворными, — и еще нужно было выучить стихотворение, что было довольно здорово, если удавалось придумывать в уме картинки, соответствующие словам.
Она подождала, пока большинство ушло вперед, чтобы никто не ехал и не шел рядом с ней, а затем помчалась что есть сил к Мортмэйн-хаусу.
Даже с дороги она ощущала темноту Мортмэйна. Она остановилась и долго смотрела вверх на черные каменные стены. Смогу ли я сделать это? Смогу ли подняться туда и сфотографировать это неприятный, уродливый старый дом? Пройти по извилистой тропинке с деревьями по обеим сторонами, к центральной двери, и внутрь, в комнаты?.. Была ли она сейчас там, эта девочка, которая, похоже, жила в прошлом и которая знала о людях со свиными глазами и игре про танец повешенного? Неважно, где и когда она жила, как она смогла залезть в голову Симоне и рассказать ей все эти вещи? Я не понимаю ничего из этого, подумала Симона. Я понимаю, что мне страшно, но это какой-то приятный страх. Я хочу знать, что все это значит.
Она завела свой велосипед в подлесок, чтобы его не было видно, но замкнула маленький висячий замок на колесах, чтобы если его заметят, то не смогли украсть. Она оставила свой школьный портфель, потому что вряд ли кто-нибудь стал бы красть учебники по математике, а если бы кто-то и украл, то на здоровье, но взяла фотоаппарат, потому что это была основная причина ее прихода.
Было без десяти четыре, и мама ожидала ее дома около пяти, что означало, что у нее есть сорок пять минут. Она глубоко вздохнула и начала подниматься по склону к дому; фотоаппарат в кожаном футляре висел у нее на плече.
Яркое солнце позднего лета производило странное впечатление. Симона всегда думала, что Мортмэйн — это место темноты и жутких теней, как в ночных кошмарах. Она всегда видела его в своем сознании в оттенках черного и серого цветов, как на старых фотографиях, так что было немного странно видеть его в дневном свете; вообще-то она уже почти задумалась, не попадали она в один из плохих снов, не заметив этого.
Между тем она прошла половину пути, и деревья становились реже, так что она уже могла вполне ясно разглядеть дом. Он выглядел кривым: левая сторона была в порядке, а другая просела, словно получив откуда-то ужасный удар, и крыша была с вмятинами, так что с этого угла дом выглядел как сгорбленный великан, ползущий по склону на четвереньках. Симона с сомнением оглядела его, а затем расстегнула футляр фотоаппарата и сняла затвор. Фокусируя камеру, она почувствовала себя лучше: возникло ощущение, словно она контролирует Мортмэйн, а не наоборот. Она попробовала разные ракурсы, а затем сделала множество быстрых снимков.
Хватит изображений снаружи. Она действительно собирается зайти внутрь и попытаться сфотографировать девочку? Сейчас, будучи здесь, она не была уверена, что сможет это сделать. Там может быть что угодно. Маленькие зверьки с когтистыми лапами и длинными тонкими хвостами. Ужасные старые бродяги — да, мама говорила, что туда приходят бродяги. Или цыгане, или даже…
Или даже привидения.
Привидения.
В ту же минуту она увидела какое-то быстрое движение дальше на дороге, неясный проблеск яркого цвета — что-то вишнево-красное на фоне блеклых каменных стен Мортмэйна. Симона моргнула и взглянула на солнце: оно уже стояло низко, позднее летнее солнце, которое во время заката иногда окрашивало вполне обычные вещи в раскаленный красный цвет. Затем она снова посмотрела на Мортмэйн, на чахлую траву и толстые старые деревья за ним. Но нигде ничего не шевелилось. Воображение. Или, может быть, там было животное, которое при ее приближении испугалось и убежало. Нет, не похоже, оно было слишком большим. Она снова оглянулась вокруг. Может быть, там кто-то прячется и наблюдает за ней? Цыган? Но цыгане обычно ходят толпами, и у них есть рыбаки, и дети, и пестрые шатры, и они очень шумят. Бродяга тогда? Но бродяги не бегают так быстро и стремительно.
А затем это показалось снова, неожиданное мгновенное движение, как будто кто-то — или что-то? — обогнул угол здания и скрылся из виду. Что бы это ни было, оно двигалось так быстро, что его форму трудно было различить, но в этот раз Симоне показалось, этот кто-то бежал, пригнувшись к земле, немного криво, вскинув одну руку.
Вскинув руку, чтобы спрятать лицо? Или — и это было страшно — он подзывал Симону, чтобы она подошла ближе, прошла оставшиеся несколько метров дороги?
Она здесь, подумала Симона, и сердце ее глухо застучало. Девочка. Она где-то внутри Мортмэйна, и я чувствую, что она там. Она теперь ближе ко мне, чем когда-либо, и я абсолютно уверена, что это она только что пробежала вдоль стены. И если я смогу увидеть ее и попросить объяснить все это, попросить ее перестать приходить ко мне в голову… Это звучало глупо. Это было похоже на отрывок из истории о привидениях. Но я должна это сделать, подумала Симона. Это мой лучший шанс по-настоящему познакомиться с ней, и, если я сейчас не войду внутрь, я буду безумно жалеть об этом.
