— Я ничего не могу с ним делать, потому что мне больше не разрешают вмешиваться. Я знаю от коллег, что они собираются закрывать дело. Нет доказательств, что Ханнеке столкнули с балкона, и единственная связь со смертью Эверта — это их отношения. Для полиции это просто любовная драма. И это письмо здесь ничего не меняет. Оно подтверждает только, что у них был роман и что у Эверта был конфликт с Симоном, но это и так известно.
— А если я расскажу, что Патриция и Анжела были у Ханнеке прямо перед тем, как она выпала с балкона?
— Это, конечно, интересно. Особенно то, что они скрыли этот факт. Но одно это не делает их убийцами. Их посещение могло лишь убедить Ханнеке в том, что ее жизнь больше не имеет смысла. Они скажут, что скрыли это из чувства вины и страха.
Я закусила нижнюю губу. Дорин присела на угол стола рядом со мной.
— Ты говоришь, у него в портфеле было еще много писем? Хорошо бы раздобыть их. Ты — единственная, кто может это сделать.
Она положила руку мне на плечо.
— У нас с ним все кончено…
— Ах, брось, таких парней, как он, стоит только поманить пальцем. Подлижись к нему немножко, и он приползет к тебе куда захочешь.
— Не знаю. А если он меня поймает на этом…
— Как-нибудь отвертишься.
— Я не хочу мучиться в судорогах на тротуаре или превратиться в обугленный труп.
— Я тебя подстрахую. Ты скажешь, где вы будете встречаться, и я буду поблизости. Только нажмешь на телефонную кнопку, если дело пойдет не так, и я приду тебе на помощь.
Я покачала головой и спрятала лицо в ладонях. Я должна была сделать это для Ханнеке, но от одной мысли о том, что я могу предать Симона таким подлым способом, у меня перехватывало дыхание.
— Господи, да ты влюблена в этого козла!
— Ничего не могу с собой поделать… — выдавила я из себя, шмыгая носом.
— Да можешь, черт возьми! Что ты, подросток, что ли?
Она протянула мне мятую пачку бумажных носовых платков.
— Давай, Карен. Ты должна быть сильной. Это единственный способ. Если бы было можно, я бы сама пошла, но боюсь, Симон не будет со мной спать.
— Вот увидишь, он уже давно уничтожил эти письма…
— Может быть, и так. Но, с другой стороны, почему он не сделал этого раньше? Возможно, есть причина, почему он их хранит.
— Я боюсь…
— Что ваша связь обнаружится?
— И этого тоже.
— Обещаю, что нет. Я что-нибудь придумаю.
29
Я свернула к первой попавшейся заправке, купила пачку сигарет и бутылку колы-лайт и вернулась в машину. Михел не ждал меня домой так рано. Я вытащила из сумки мобильный, посомневалась и положила его на сиденье рядом. Потом прикурила и стала разглядывать хмурых людей вокруг, их суматошные движения, и почувствовала себя за тысячи километров от этого насквозь ненормального мира. Я была одинока, так же одинока, как чувствовали себя месяцами Эверт и Ханнеке, и я вдруг поняла, что от этого запросто можно сойти с ума. Я снова взяла телефон и уже без колебаний набрала сообщение:
Не могу тебя забыть. Давай встретимся еще раз. Целую.
Я быстро нажала «отправить», пока не начала сомневаться. Потом открутила крышку бутылки с колой и стала пить.
«Прости, Симон, — думала я, а на глаза выступили слезы от пузырьков колы. — Я не знаю, как сделать по-другому».
Я завела мотор и понеслась по шоссе в направлении Амстердама, чтобы потратить двести евро, которые дал мне Михел. Без покупок дома появляться было нельзя.
Как безумная я бродила по бывшему мне когда-то родным району Йордан. Я шла по уютным узким улочкам с магазинами, смотрела на витрины, ничего не видя, зажав в руке телефон, не в состоянии полностью отдаться выбору покупок, чему меня так профессионально обучили мои подруги. Зайти в магазин и сразу подойти к вешалкам с тем цветом, который ты выбрала для себя в этом сезоне. Этой зимой мы все массово накинулись на черный, просто и без затей. Потом надо потрогать ткань. Удобно ли, тепло или, наоборот, легко, не слишком ли много синтетики? Модно и одновременно «вне времени»? Есть ли к этому верх? Или низ? Не будешь ли ты в этом стесняться? Но самое главное: достаточно ли это эксклюзивно? Цена никогда не имела слишком большого значения, о ней никогда не говорили, за исключением тех случаев, если она зашкаливала настолько, что можно было хвастаться. Так Патриция однажды купила дубленку из тонкой телячьей кожи от «Дольче и Габаны», ее любимой фирмы, под предлогом любви к ней с первого взгляда, и к ее ужасу, как она выразилась, она стоила пять тысяч евро. «Это, конечно, деньги, но за них и имеешь что-то», — гордо смеялась она. Три недели спустя Анжела появилась точно в такой же дубленке. Шум по этому поводу поднялся дальше некуда. Она уверяла, что у нее совершенно выпала из головы дубленка Патриции, и обещала всегда спрашивать разрешения, прежде чем надеть ее на вечеринку. Но настроение Патриции было испорчено. Она больше никогда ее не надевала.
Я купила резиновые сапоги в божьих коровках для Аннабель и зонтик в форме лягушки для Софи, огромный красный шарф, о котором сразу подумала, что вряд ли стану его носить, и остроносые черные сапоги на шпильке на распродаже. Я прошла по кварталу, где когда-то жила, мимо кафе, в котором мы познакомились с Михелом, по мосту, где он впервые меня поцеловал и трогательно спросил, можно ли ему пойти ко мне. Впервые за долгие месяцы я подумала о нем с нежностью.
Когда я заказала капуччино в кафе «Дворец», задрожал мой мобильный, и я подскочила так, будто в меня воткнули булавку. Официантка посмотрела на меня с удивлением.
Привет, мам! Были в кино, теперь идем есть в МакДоналдс! Целуем, Анна и Софи.
Прошло уже почти два часа с тех пор, как я отправила SMS Симону. Он должен был среагировать. Может, он таким образом хотел меня наказать. Было слишком самонадеянным с моей стороны думать, что он еще захочет видеть меня после всего, что произошло. Наверное, я была для него не более чем легкой интрижкой. После того как я стала причинять ему хлопоты, он меня просто вычеркнул. План, который мы разработали с Дорин Ягер, вдруг показался мне совершенно бессмысленным и абсурдным. Я позволила чудовищным образом втянуть себя в ее кампанию мести.
Официантка принесла капуччино, и я тут же расплатилась. Я торопливо проглотила слабый невкусный кофе, надела куртку и подхватила сумки. Мне вдруг страшно захотелось домой, чтобы там наконец стало уютно. Я решила на обратном пути остановиться в деревне и накупить домой всяких вкусных вещей. А дома я выключу телефон. Чтобы полностью посвятить себя Михелу и детям. Мы залезем в ванну, а потом будем валяться в пижамах у телевизора, или еще лучше, мы сыграем в какую-нибудь игру и будем пить чай с яблочным пирогом. В постели я не стану лежать бревном рядом с Михелом, в надежде, что он не будет приставать, а прижмусь к нему сама и стану шептать, что я его люблю. И что нам никто не нужен. Если он начнет меня ласкать, я позволю ему это, зная, что это его руки, руки моего мужа, которого я люблю, с которым хочу жить дальше, должна жить дальше, с которым я буду счастлива, если сама постараюсь. Так я и буду делать, начиная с сегодняшнего дня.
