class="p1">Через непродолжительное время снабженца Витю сменил Василий Поликарпович, сухопарый дядька годов уже за сорок, вдовец, также не дурак выпить. Вечерами песен не пели, зато каждую ночь нещадно скрипела кровать матери.
Как-то раз Лелька проснулась от того, что чьи-то ладони гладили ее по ноге. Она открыла глаза и спросонья что-то буркнула, еще не понимая, что происходит. Однако кто-то настойчиво продолжал гладить ее ноги, медленно подбираясь от коленей к паху. Лелька резко присела на кровати и увидела в темноте два горящих глаза.
– Да ты не боись, девка, – пыхнул на нее густым перегаром Василий Поликарпович. – Я те ничо плохого не сделаю. Только приятное, – гоготнул он и повалил Лельку на кровать, шаря руками, где можно и где нельзя и пытаясь стянуть с нее трусы.
Лелька что было силы отпихнула его от себя, высвободилась из его рук, стремглав выбежала из своей комнаты в спальню матери и стала ее тормошить, пытаясь разбудить:
– Мама, мама!
Но Осинская спала беспробудным пьяным сном и никак не реагировала. Защиты от ее пьяного хахаля не было никакой, тогда Лелька в ночной рубашке босиком выбежала в сени, накинула на себя старенькую цигейку, висевшую там, очевидно, еще с довоенных времен, и, надев калоши на босу ногу, выбежала из дома.
Прибежала она к своей школьной подруге, жившей от нее через дом.
– Чо, материн хахаль пристает? – спросила подруга с пониманием дела, будто подобное она некогда уже пережила.
– Ага, – ответила Лелька. – Я у тебя переночую?
– Ночуй сколько хочешь, – ответила подруга. – Можешь вообще у меня жить…
Звали подругу Катькой Самохиной. Она жила со старой бабкой, почти глухой на оба уха и вдобавок плохо видящей. Так что помешать ее проживанию старуха была не в состоянии. Правда, у Катьки была еще сестра Стелла на пять лет ее старше, но с ней и бабкой она не жила и лишь навещала их, да и то нечасто…
Утром Лелька пришла в свой дом и, отыскав в сенях старенький обшарпанный чемодан, сложила в него свои нехитрые вещички.
– Ты куда? – спросила уже крепко опохмелившаяся мать.
Лелькины глаза встретились со взглядом чужой для нее женщины, которая еще недавно была для нее самым дорогим человеком. Еще несколько лет назад она была любимая и любящая женщина, голосившая о своем погибшем муже. Все это оставалось в другой жизни. На нее смотрела окончательно опустившаяся женщина, которой была безразлична как собственная судьба, так и будущность малолетней дочери.
– Туда, – указала Лелька на окно и ушла, чтобы больше сюда никогда не возвращаться…
* * *
Как-то, когда Лелька прожила у Самохиной уже дней пять, сестру и бабку пришла проведать Стелла. Она принесла полную авоську с едой и спросила сестру про Лельку, кто, мол, такая и что здесь делает.
– А-а, она из дома ушла, – ответила сестре Катька. – Ее матери хахаль стал к ней приставать. Ночью пришел к ней, стал хватать за разные места. Даже снасильничать хотел. Вот она к нам и сбежала.
– Понятно, – внимательно разглядывая Лельку, произнесла Стелла и спросила: – Ну, и как ты собираешься жить дальше?
Лелька в ответ только пожала плечами.
– Если хочешь, я могу тебя кое-чему научить, – предложила Стелла, не сводя взора с Лельки.
– Научи, – посмотрела на старшую сестру подруги Лелька, еще не ведая, к чему может привести такое согласие. И с этого «научи» жизнь Лельки кардинально поменялась.
У Стеллы была небольшая двухкомнатная квартира в Щербаковском переулке в самом конце Суконной слободы. Жила она отдельно и самостоятельно с шестнадцати лет и к своим двадцати годам была уже вполне профессиональной карманницей, промышляющей кражей бумажников и кошельков. Начинала она «работать» на базаре Суконки – Сорочьем базаре, или Сорочке, как называли этот базар жители города. Торговали здесь всем, начиная от сена и колотых дров и заканчивая бакалейным и скобяным товаром из лавочек, стоящих по периметру Сорочьего базара. Двух-трех (а то и пяти) лохов на дню вполне хватало, чтобы преспокойно жить неделю-другую, ну а ежели облапошить пятерых – так и полный месяц. А потом – снова за «работу». У Стеллы даже имелись кое-какие сбережения на «черный день» или непредвиденные обстоятельства. Так что, если фарт вдруг не шел – а такое случалось, и нередко – было на что перекантоваться пару-тройку месяцев.
Потом, страшась примелькаться, она периодически стала менять места своей «работы»: Центральный рынок на Колхозной улице, Толчок в Мокрой слободе, Чеховский рынок на улице Чехова на самой окраине города, Еврейский базарчик в Федоровской слободе, потом снова Центральный рынок…
Поначалу Стелла использовала Лельку на подхвате в качестве фрайндла, то бишь подручной, которой воровка незаметно передавала похищенные бумажники и кошельки. И если бы Стеллу в чем-либо заподозрили, она из этой ситуации вышла бы абсолютно невинной, так как даже при самом тщательном обыске никакого бумажника или кошелька у нее бы не оказалось. Потому как бумажника или кошелька у нее к тому времени уже не было. А если нет улик и доказательств преступления, так и преступника тоже нет.
Немногим позже Стелла стала понемногу обучать Лельку своему ремеслу, и тут Осинская смогла проявить все свои таланты: с ходу схватывала все воровские приемы и уже через несколько занятий могла повторить все, чему училась, на практике.
– А из тебя получится толк, – произнесла как-то Стелла после того, как один из показанных приемов Лелька повторила настолько чисто, что лучше не могла сделать и сама Стелла.
Первый свой кошелек Лелька «сработала» осенью сорок второго года. В городе с продуктами к этому времени стало совсем скверно. Шутка ли, стоимость говядины и свинины возросла без малого в десять раз и приблизилась к сумме в триста рублей за килограмм, за молоко вместо пяти рублей за литр теперь надо было отдать шестьдесят, а то и шестьдесят пять. Картошка, которой всегда было много, подорожала еще больше, и вместо двух рублей за килограмм стала стоить двадцать пять рублей, то бишь полный четвертак. Стоимость капусты же возросла до сорока рублей за килограмм, когда всего-то год назад она стоила не более двух. Так что семь сотен, обнаруженных в похищенном кошельке одной хорошо одетой женщины, могли обернуться двумя килограммами мяса и двумя литрами молока.
– Неплохо, – похвалила Лельку Стелла и забрала половину слама. Но и триста пятьдесят оставшихся рублей были неплохим началом «трудовой» деятельности девушки.
Какое-то время Лелька и Стелла еще работали вдвоем, но потом их пути разошлись. Так бывает всегда, когда ученик достигает уровня учителя и потом перерастает его.
«На кармане» Лелька попадалась дважды.
Первый
