с оглушительным грохотом. Ему хотелось заткнуть уши, и он едва удержался от опасного жеста. Шум был адским. Мальчик зажмурился, его сердце бешено колотилось. Он боялся вдохнуть, ему не хватало воздуха. Лицо Кости перекосилось, он задыхался. Он совсем забыл про счет до тысячи и вдруг почувствовал, что по ногам течет теплая жидкость.
Косте показалось, что прошли часы, но вот над ним распахнулось небо. Внезапная тишина была так же оглушительна, как и грохот металлического дракона. Мальчик вскочил на ноги и без объяснений умчался, выкрикивая на бегу:
— У меня получилось!
Ему не хотелось, чтобы его товарищи, особенно Маша, заметили его мокрые штаны. Ведь он никакой не зассыха!
Костя пулей влетел в землянку, едва переводя дух, бледный как полотно. Аня удивленно оглядела его и заметила на штанах мокрое пятно. Она молча схватила мальчика, обняла, и он впервые не оттолкнул ее.
Глава 47
Цимлянский заказник,
сентябрь 2018 года
— Этот ребенок, Костя Леев, — связующее звено между нашей погибшей летчицей и двумя другими, хорошо известными. Мальчику было ровно семь лет, когда его объявили погибшим. Некий политрук, сотрудник НКВД, сообщил о его исчезновении, и в те же дни пропали Аня Любимова с Оксаной Константиновой, — резюмировал Павел.
Дима снова засмотрелся на фотографию двух молодых женщин с лучезарными улыбками, застывшими в излюбленной позе советских воинов — со вскинутым подбородком и взором, устремленным вдаль. Длинноволосая блондинка и очень коротко остриженная брюнетка. Дорого бы он дал, чтобы заглянуть в их мысли в тот миг, когда был сделан этот снимок.
Вдруг Павел снова бросился к ноутбуку.
— Раз мы почти не нарушаем закон…
Глаза его лихорадочно вспыхнули, и он яростно забарабанил по клавишам. Прошло с полчаса, и Павел поднял голову:
— Бинго! На первые полосы газет Аня Любимова не попала, но ее знала агентурная разведка. Я нашел ее личное дело в секретных архивах НКВД.
Глава 48
Авиабаза под Сталинградом,
декабрь 1942 года
Новый год, 1 января, был единственным из дореволюционных праздников, официально сохраненным советским правительством.
Поводов для развлечения было так мало, что не стоило упускать случай: девушки попросили Веру и Оксану сшить им шелковые платья из захваченных немецких парашютов. Обе они не имели себе равных, когда речь заходила о том, чтобы для каждой летчицы придумать подходящий фасон, выгодно облегавший фигуру. И они знали вкус каждой из девушек. У Веры платье было затянуто в талии. Крой платья Галины умело скрывал ее не слишком изящную фигуру. Сногсшибательное Анино платье удачно обыгрывало ее высокий рост.
Когда в зал вошла Аня, а вслед за ней и остальные молодые женщины, дрожавшие от холода — ткань их нарядов была явно не по погоде, — мужчины забыли обо всем, даже о стаканах с коньяком. Этим людям, существование которых можно было назвать непрерывным самоубийством, так хотелось жить, что они радостно встретили двенадцать полночных ударов, возвещавших наступление нового года, 1943-го. Все полакомились медовыми кексами, которые Галина умудрилась испечь, раздобыв заменитель муки, жир и немного меда. Запас коньяка был приличный, и мужчины быстро захмелели. Женщины не слишком любили коньяк и предпочитали ему водку, так что их накопленные со временем «сто граммов» тоже составили в тот праздничный вечер немалый ресурс алкоголя.
Оксана ни о ком не думала, кроме как о Семенове, а тот, отдавшись магии танго, мазурки и цыганских танцев, забыл о войне и сложил оружие перед девушкой, которую полюбил с первого дня. Чем больше Оксана заглядывала в глаза смерти, тем больше она любила жизнь. Семенов был не в силах устоять перед искрящимся огнем Оксаны. Он вдруг понял, что показная легкость летчицы была ее огромной силой и ее темперамент позволял ей выкручиваться из самых жутких переделок.
В прежней жизни у Оксаны всегда было вдосталь и нарядов, и украшений, и духов. Она умела подчеркнуть свою природную красоту, голубые глаза и светлые волосы. При виде ее изящной, точеной фигурки многие готовы были поспорить, что она первая не выдержит сталинградского кошмара. Но с ее лица никогда не сходила улыбка, и ее энтузиазм оставался непоколебим. Пылкий нрав Оксаны превращал ее в несокрушимую воительницу, причем женственность ничуть от этого не страдала. Конечно, на фронте она лишилась дорогих духов и пудры, но ловко научилась находить замену румянам и кремам. Утащенным с кухни кусочком свеклы она проводила по скулам и по губам, возвращая им краски. Чтобы оттенить глаза, Оксана примешивала к жиру немного артиллерийского пороха и, вооружившись маленькой щеточкой, использовала эту смесь для окраски бровей и ресниц. Всю месячную норму перекиси водорода, выдаваемую для обработки ран, летчица не задумываясь изводила на осветление своих прекрасных длинных волос.
— Ну это уж слишком, Оксана! А если однажды перекись тебе понадобится? Речь идет о твоем здоровье! — пожурила ее однажды Софья.
— Неужели ты думаешь, что, если мой самолет разобьется, мне поможет перекись водорода?
Софья расхохоталась, обескураженная такой своеобразной практичностью, на том разговор и кончился. В конце концов, Оксанино кокетство никому не мешало и даже воодушевляло девушек: им казалось, что оно отпугивает войну. Если мы находим силы заниматься внешностью, то остальное не так уж и страшно.
После нескольких зажигательных и неловких танго Вера, Галина и Аня присели за столик в углу амбара, переоборудованного в праздничный зал, и, морщась, пригубили алкоголь, который мужчины опрокидывали залпом. Пьяных пилотов и механиков уже изрядно покачивало.
Аня невольно вспоминала Софью, их последний вечер вместе, тот самый прощальный бал в Энгельсе, когда девушки, не ведая, что их ждет, отмечали отправку на фронт. Обрывки того вечера всплывали в памяти и причиняли Ане острую боль. Вера заметила, что в Аниных глазах блестят непролитые слезы, и воскликнула:
— Посмотри на Оксану! Надо думать, сегодня Семенов втюрился окончательно и бесповоротно!
Троица залилась смехом и чокнулась за веселье их подруги.
Семенов стискивал в объятиях Оксану, уже не в силах сопротивляться своей страсти. Прильнув друг к другу, они протанцевали всю ночь. Взор Оксаны становился все более томным и чувственным. Семенову хотелось прижать ее к себе еще сильнее, и он жалел, что его плечи не так широки, чтобы спрятать Оксану у себя на груди. Ему хотелось, чтобы она принадлежала только ему, а не этому чокнутому миру.
Когда Семенов наконец заговорил, в его голосе зазвучали с трудом удержанные слезы.
— Приказываю тебе отбыть в отпуск, — объявил он. — Проведай в Москве мать и повидайся с женихом. Ты это вполне заслужила. Во всяком случае, запрещаю тебе летать ближайшие несколько дней.
Отпрянув от его горячей груди, Оксана рассердилась, не понимая, почему Семенов хочет ее отстранить от полетов. Потому ли, что она была на гребне славы, или чтобы лишний раз упомянуть пресловутого жениха, которого он приплетал всякий раз, когда они оказывались наедине, и о котором она не хотела больше слышать.
— Нет, только не сейчас. Я не могу уехать. И я… должна отомстить за Софью.
Семенов закрыл глаза. Силы его покинули, он был обезоружен. Именно этого он и боялся.
Ночь шла своим чередом, одни искали забвения в торопливых объятиях, другие — в лишнем стакане спиртного.
Семенов положил руку на плечо Оксане. «Как товарищу», — подумала она. Но от этого прикосновения вздрогнула.
— Ты теперь для них как бельмо в глазу! После статей в «Правде» и «Красной звезде» ты у фашистов на прицеле. Ты слишком знаменита, и немцы бесятся оттого, что их убивают женщины. Чтобы сбить Софью, они пустили в ход четверку самолетов. Ей было от них не увернуться… — Семенов помедлил. — С тобой они тоже миндальничать не станут.
Оксана не знала, что сказать. Достанет ли у нее ярости и уверенности в себе, чтобы выдержать еще одну битву? До сих пор счастливая звезда не покидала ее. Она умела летать, увертываться от врага и изнурять его.
