не знаете, что у него с этой Лилей? Хорошая девочка.
— Ну, они, вроде как, встречались. Но уже расстались.
— А-а, тогда ясно. Нам он ничего о своих девушках не рассказывает. Не знакомил ни с кем еще. Мать давно мечтает, чтобы за ум взялся и перестал девок без разбору портить.
— Ну, это вряд ли — язвит Тим.
Наверное, про свою Таню вспомнил. Накрыло немного.
— Вы бы съездили домой, отдохнули, а мы тут с ним побудем — предлагаю, чтобы сменить тему.
— Это можно, ребят. Только Нину нужно как-то увезти.
— Мы уговорим — вызывается Тим.
Открываю дверь палаты. Ник лежит на высокой кровати с подъемным механизмом, до груди покрытый одеялом. Поверх него закинута нога, упакованная в гипс. На лице ссадины, губа зашита и пластырь на лбу. Права рука тоже в гипсе, а в остальном, вроде, норм. Легко отделался.
— Здорово, братан с новым днем рождения тебя! — улыбаюсь во все тридцать два.
— Чтоб я сдох! — стонет тот в ответ, прикрывая глаза.
— Мальчики, доброе утро — переводит на нас благодарный взгляд Нина Викторовна, мать Соколова.
— Здравствуйте — здороваемся хором.
— Нина Викторовна, поезжайте домой. Вам отдохнуть нужно, а мы здесь за ним проследим.
Она мнется, раздумывая.
— Мама — встревает Ник. — Езжай, нормально все будет, заодно вещи мне захватишь. Я тебе сообщением скину, что привезти.
— Ну, хорошо — соглашается Нина Викторовна. — Только ты медсестру больше не гоняй. Скоро на перевязку придет.
— Ок, не буду.
Провожаем мать и усаживаемся рядом с другом.
— Ты как? — спрашиваю, разглядывая покалеченную ногу.
— Болит все, как будто катком проехали.
— Заживет, умнее в следующий раз будешь — отвечаю.
— Ты Лилю то зачем прогнал? — спрашивает Тим.
— А че ей здесь делать? Нехрен тут ошиваться, сама бортанула. Кто вообще ей рассказал?
— Таня написала — признается Тим.
— Еб*ть, Дэв, зачем? — взвинчивается Соколов.
— Она думает, что Лиле не все равно на тебя — оправдывает тот.
— А сейчас то я ей на что? Калека.
— Это на полгода всего — встреваю в ответ.
— Ага, а потом еще реабилитация — не унимается Ник.
— Ладно тебе, бро. Такая зачетная девчонка за тобой ухаживать будет, если не прогонишь. А Лилька будет, раз всю ночь здесь проторчала, сопли наматывая.
— Да, иди ты — брыкается друг, а у самого еле заметная улыбка проступает. — Слушайте, притащите мне сюда чего-нибудь пожрать нормального, а то кормят тут отстойно. Бульоны там всякие, типа, чтобы со стулом проблем не было.
Тим соглашается заказать бургеров и картошку с соусом.
Мы еще несколько часов торчим у Ника, но Лиля за все время так и не объявляется.
Возвращаюсь домой к трем. И нервничаю, боюсь, что Полины в квартире не окажется. Но стоит мне войти, как она семенит навстречу в моей белой футболке, что достает ей до середины бедра.
— Ты голодный? — Поля одергивает край футболки и смотрит на меня, распахнув свои нереальные глаза. Из кухни вкусно тянет пряностями. — Я мясо нашла и запекла в духовке по рецепту Зульфии, будешь? И еще салат — добавляет неуверенно.
Не стану ей рассказывать, что Тим притащил к Соколу в палату такое количество жрачки, что мы налопались до отвала. Она же старалась, ждала меня, поэтому…
— Все буду. И мясо, и салат.
Полька радостно выдыхает и утопывает в кухонную зону.
— Тогда садись, сейчас накрою.
Присаживаюсь за барную стойку и наблюдаю, как она достает из духовки противень с мясом, перекладывает на тарелку запеченный кусок, приправляя сверху соусом. Когда нагибается снова, чтобы закрыть духовку, футболка задирается, оголяя черные трусики. И меня кроет.
Срываюсь с места и обнимаю ее за талию, утыкаясь носом у основания шеи. Пахнет вкусно. Ее настоящим запахом, не испорченным ароматами парфюма. Меня, как зверя ведет от него. Не соображаю ничего.
— Ян, а как же еда? — спрашивает, а сама откидывается головой на мое плечо, подставляя тонкую шею под поцелуй.
— Сначала ты — веду руками по бедрам вверх и забираюсь руками под футболку, оглаживая плоский живот.
Полька хрипло стонет, и меня окончательно уносит. Одним рывком стягиваю с нее футболку и в мыслях мечтаю, как она всегда будет меня встречать вот такая — растрепанная, хрупкая и смущенная в одной футболке, выставляющей напоказ свои стройные охренительные ножки.
Подсаживаю ее на столешницу, и мы занимаемся любовью прямо здесь, рядом с миской незаправленного салата. Полька цепляется за мои плечи, словно упасть боится. И я держу, всегда хочу держать.
В конечном счете, еле успеваем добраться к началу ее занятия. Чмокаю напоследок в губы, сжимая упругую попку, и отпускаю, а сам решаю подождать ее в машине.
Но стоит мне спуститься с крыльца, как на улицу выходит Левитин собственной персоной.
— Привет — бросает мне, выуживая из кармана жвачку. — Ее привез? Значит простила?
Разворачиваюсь к нему лицом и прячу руки в карманах толстовки.
— Там все не так. На той записи. Рыльский смонтировал из моих слов.
Марк лишь фыркает в ответ и забрасывает в рот мятную пластинку.
— Зачем ты дал ей прослушать? — спрашиваю, раз уж встретились.
— Я любил ее и хотел уберечь от таких, как ты. Какой сценарий вы для нее на той вечеринке приготовили?
— Не было никакого сценария и спора тоже. Не знаю, что там тебе Рыльский наплел. И зачем вообще он тебе эту запись дал?
— Чтобы получить что-то взамен — горько усмехается парень.
Я кривлюсь в ответ.
— Даже думать не хочу, что именно.
— И не думай. Не твое дело. Только знай, если обидишь ее, я…
— До сих пор ее любишь? — обрываю его.
— Нет. Уже нет. Отболело. Но мы дружим. И работаем вместе, так что…
— Я понял, Марк.
Парень смеривает меня пронзительным взглядом, раздумывая о чем-то своем и молча кивает.
— Ты знаешь, где этот ублюдок сейчас? — напоследок спрашивает Левитин.
— Спивается в Испании.
— Это хорошо — Марк давит лыбу. — Пусть там же и коньки отбросит, гандон. Пока, Марек — вскидывает рукой и уходит прочь.
Глава 31
Университет, второй курс
Полина
— Зачем ты ходила к ним без меня? — Ян размашистыми шагами меряет комнату, пока я сижу за столом, уткнувшись лицом в сложенные перед собой руки.
— Потому что это была моя ошибка, и решить ее я хотела сама, не втягивая тебя.
— Ну и как? — нервно хмыкает Ян. — Решила?
— Нет — поднимаю голову, учуяв, что он стоят прямо передо мной. — Зато я все рассказала. Мне все равно легче. — Правда… — заглядываю в его небесные глаза, потемневшие сейчас от злости. — Они
