наверное, в общагу не пустят до утра. Сегодня комендантша на посту — зверь. — захожу издалека, потому что никак не могу найти в себе сил и во всем признаться.
Ян заметнее сжимает руль и переводит внимание с дороги ко мне. Всего несколько секунд, но меня опаляет острой волной, хлынувшей по телу в район живота. И теперь тянет и приятно ноет.
— Поехали ко мне — произносит он, откашливаясь.
Я утыкаюсь взглядом на руки, сложенные на коленях и сжимающие край крохотной серебристой сумочки.
— Не бойся, не трону… Если сама не захочешь.
И как признаться, что я хочу! Где найти столько смелости?
— Хорошо — согласно киваю в ответ и отворачиваюсь к боковому окну.
Вскоре въезжаем в уже знакомый охраняемый двор, направляясь к знакомому дому. Ян молча берет меня за руку и ведет за собой через просторный холл в сторону лифта. Поднимаемся под звучание ненавящивой мелодии, льющейся из динамика, но ладони так и не разжимаем. Она у Яна горячая и сухая. Родная и внушающая трепет по всему телу.
— Хочешь перекусить или, может, чай? — спрашивает, когда забирает мою куртку, чтобы повесить на вешалку.
— А есть что-нибудь покрепче чая? — вылетает так быстро, что я даже не успеваю сообразить, где нахваталась такой дерзости.
Ян проходит к открытой кухне и с интересом рассматривает меня.
— Помнится в последний раз, когда ты просила меня захватить с собой виски, на следующий день я предстал для всей семьи насильником.
— Прости — прикрываю глаза, не выдерживая искрящейся боли, отразившейся на его красивом лице.
Он лишь хмыкает в ответ и нагибается вниз, чтобы достать из выезжающей полки бутылку коньяка.
— Как же тяжело было тебя ненавидеть, Чижик — достает из прозрачной дверцы два пузатых бокала на короткой ножке.
— Тебя тоже — тихо соглашаюсь, осторожными шагами ступая по паркетной доске. — И забыть.
— А в итоге смогла? — спрашивает, примагничивая меня своими нереальными небесными глазами, засасывающими, как морская пучина, и протягивает бокал.
Делаю за раз пару глотков, жмурясь от разливающегося тепла.
— Что смогла? — переспрашиваю, не уловив сути.
Ян отпивает горячей янтарной жидкости и ставит бокал на столешницу.
— Забыть — встает невозможно близко. — Иногда мне казалось, что, наконец, отпустило, и я даже могу смотреть на девчонок, не как на бездушный предмет, понимаешь? Но стоило вновь тебя увидеть, и все всплыло. Снова удавкой на шее.
Но я не хочу быть для Яна удавкой. Не хочу, чтобы мысли обо мне приносили ему лишь боль.
— Давай попробуем? — решаюсь сказать самое главное, пока еще не поздно.
И в следующую секунду теплые сильные руки сгребают меня в охапку, а горьковатые мягкие губы касаются моих, затягивая в волнующий, распаляющий изнутри поцелуй.
Я хватаюсь за его плечи, чтобы не упасть, потому что ноги дрожат, и все тело прошибает током. Тепло яркими всполохами затопляет изнутри. Ян то нежно касается, то грубо цепляет губы, кусая, наказывая. И я не уступаю. Мне тоже было больно. Я тоже страдала.
— Не отпущу тебя больше, слышишь? — его голос разливается истомой. — Даже не думай от меня убегать… Все равно найду и заберу себе.
— Не отпускай — прошу, обнимая ладонями его скулы, чувствуя пробивающуюся щетину. — Пожалуйста.
— Такая красивая — шепчет хрипло, вязко. — Моя.
Ян сбрасывает бретель с моего плеча и прижимается губами, а я нахожу пуговицы на его рубашке и трясущимися пальцами, от накатившего волной неконтролируемого возбуждения, пытаюсь достать их из петель, чтобы, наконец, коснуться шелковистой на ощупь кожи.
И я уже настолько не контролирую всего происходящего между нами, что даже не замечаю, как Ян подхватывает меня за бедра, подсаживая к себе на талию, и уносит в спальню. Только цепляюсь крепче и целую родинки на шее.
Лишь бы больше никогда не отпускал. И не верю, что Ян — мой. Самый лучший, самый красивый и мой. Прокричать бы на весь мир, чтобы самой в это, наконец, поверить.
— Люблю тебя — раздается у самого уха сквозь ласкающие поцелуи, когда холодный шелк касается обнаженной спины.
Глава 30
Университет, второй курс
Ян
Я осторожно раздвигаю дверцы гардеробной, достаю первые попавшиеся под руку джинсы и снимаю с вешалки черную толстовку.
Позади раздается шорох. Оборачиваюсь. Полина перекатывается на бок и, подтягиваясь на локте, привстает, сонно хмурясь.
Растрепанные после сна волосы облаком прикрывают обнаженные плечи и грудь. Чуть не облизываюсь от такого соблазнительного вида. Вот бы никуда не уходить, а остаться с ней рядом. Подмять под себя теплое гибкое тело и целовать медленно, выбивая стоны, и упиваться ее беззащитным от накатившего возбуждения видом.
Поля… Понимает ли она вообще, как я повернулся на ней?
Застегиваю молнию на толстовке и возвращаюсь к девчонке. Облокотившись коленкой о кровать тянусь к ней. Губы припухлые и покрасневшие от ночных поцелуев. Нежно касаюсь.
— Только не уходи, слышишь? Дождись меня.
Сама прихватывает мою губу. Целует так, что крышу рвет.
— У меня сегодня занятия с группой в студии.
— Во сколько? — спрашиваю между поцелуями.
— В шесть — Полька томно выдыхает мне в рот.
— Я вернусь раньше. Успею в общагу тебя закинуть за вещами, а потом в студию отвезу… Не уходи, дождись.
— Хорошо — улыбается.
Эта ее ленивая улыбка вызывает табун мурашек по позвоночнику.
— В холодильнике бери, все, что хочешь. Там полно еды. Мама с Зульфией передает.
— О, соскучилась по ее стряпне.
— Люблю тебя — шепчу и последний раз касаюсь губ, прежде чем уйти.
В холле клиники меня уже поджидает взъерошенный Дэв. Придирчиво осматривает и ехидно скалится.
— Бро, теперь и ты похож на счастливого придурка.
Хмыкаю, пожимая ему руку.
— Не тебе же одному.
— Я уже узнал, Сокола в палату перевели. В себя пришел. Но есть и плохие новости.
Поднимаемся на третий этаж в отделение травмы.
— Какие?
— Ему ногу по частям собрали. Байком придавило нехило. Придется дружку нашему полгода, как минимум, в коляске погонять.
— Переживет. Главное, жив остался.
— Да, это точно.
Тим открывает дверь в отделение.
— Палату знаешь? — спрашиваю друга, оглядываясь по сторонам.
— Да, в триста шестой наш Сокол.
В коридоре у палаты сидит его отец, Виктор Андреевич. Как только замечает нас, поднимается.
— Здорово, парни — пожимает нам по очереди руки.
— Доброе утро, Виктор Андреевич. Как он?
— Злой, как черт. Все медсестер распугал.
— Что-то непохоже на него — хмыкаю.
— У него есть кто сейчас? — спрашивает Тим.
— Да, там мать. А девчонку он прогнал. Орал на всю палату. Правда, она не ушла, в кафетерий спустилась за кофе. Вы
