ладонь замерла у двери.
— Ты можешь подойти сюда на минутку?
Комната была не такой, как я представляла для нее. Там не было нарядного зеркала или кружевных штор. Вместо этого Элиза лежала на большой и низкой кровати на подушках. Размер кровати делал ее маленькой, синяки на горле и ключицах делали ее похожей на жертву домашнего насилия.
— Как ты?
— Слушай, — сказала Элиза. — Я не хочу, чтобы у тебя сложилось неправильное впечатление. Мы не станем подругами.
Я стала пятиться. Может, я не так поняла.
— Я пойду к парням.
— Стой, — это был приказ. — Кваскви настаивает на добром обращении со мной. Он не сказал мне ничего о плане.
— Плане?
— Не глупи, Кои. Что Кваскви хочет сделать с гадами, которые так обошлись со мной? А потом напали на нас прошлой ночью?
Я обдумала то, что знала об Элизе. От нее было не по себе. Даже когда я ничего не знала об Иных, и она была просто ученицей на занятиях японской литературой в колледже, она не была дружелюбной. Она была как кислая груша.
— Он хочет заманить их в какую-то ловушку, — я поджала пальцы ног в ботинках, словно хотела впиться в землю на сейсмически опасной территории. — И он хочет, чтобы я была наживкой.
— Похоже, — сказала Элиза, — Кваскви и шагу не может без тебя сделать.
Ее тон стал более ядовитым, чем я привыкла. Она показала клыки, потому что мы были одни? Я была не в настроении терпеть удары Элизы. Она не понимала, что я уже не была молчаливым отшельником на уроке Канеко-сенсея. Я столкнулась с драконами. Ревнивая болельщица не могла меня задеть.
— Что за мужчина в капюшоне был в твоем сне?
Элиза моргнула.
— Что?
— Когда я ела твой сон, там был парень в капюшоне, которого ты боялась. И он был заодно с теми, кто напал на тебя. И ты боялась во сне не неизвестности. Этот страх был особенным.
— Особый страх нападения. Серьезно. Скажешь чету, что мне нужно еще обезболивающее?
Я повернулась к двери, чтобы скрыть улыбку. Я ее задела, и подлая часть меня была рада, что я отплатила ей ее монетой.
Чет оказался в коридоре у комнаты Элизы. Он удивился, когда я появилась.
— Ты нужна им на кухне.
— Спасибо.
— Слушай. Знаю, с Элизой непросто, — Чет виновато улыбнулся. Он склонился и понизил голос. — Ты выросла как хафу вне общества. Есть Иные, которые презирают меня или Элизу. Представь, когда с тобой так обходятся всю жизнь, а потом появляется хафу как ты — почти что Мэри Сью, выглядишь неплохо и талантливая. Такая сильная, что даже Кваскви старается тебе угодить.
— Ладно.
Чет подмигнул.
— Не у всех есть самоуверенность. Некоторые из нас рады, что есть хафу, которого замечают Иные.
Я попыталась ответить ему такой же улыбкой, как его. Я ценила его честность. Совет в Японии постоянно недооценивал хафу Восьмерного зеркала, и я понимала, что долгие жизни Иных не дарили им мудрость, чтобы преодолеть предрассудки, но у меня не было времени переживать из-за политики в Портлэнде в данный момент.
На кухне не было кофе, блинов и бекона. Мне было нечего теребить в руках, а воздух был напряженным из-за Кена и Кваскви, глядящих друг на друга как альфа-гориллы, готовые бить о головы кружки.
— Эго мешает договориться, — отметил Пон-сума на японском. Я села рядом с ним за круглый стол, чтобы быть в стороне от бури тестостерона у стойки.
— Я готова побыть наживкой, — сказала я на английском.
— Вот это моя смелая бакуша, — Кваскви ухмыльнулся. — Демо Нихонго во ханашимашо.
Почему он хотел, чтобы мы говорили на японском? Все, кроме Элизы и Чета, знали его.
— Кои-чан, — сказал Кен. Он заговорил на японском, как просил Кваскви, но не отпускал крепко сжатую от гнева кружку. — Есть и другие способы справиться с бывшим парнем твоей сестры. Наживкой может быть Буревестник.
— Буревестник — не оружие или слуга, — сказал Кваскви. — Он прилетел прошлой ночью ради Дзунуквы, но он не прибывает по щелчку моих пальцев.
— Я понимаю, что это опасно, — сказала я. — Но те смерти были нацелены на меня. Поверь, я была бы рада оставить грязную работу твоим милым подручным, но Пит… или Джеймс, или как его там, мстит мне. Вряд ли он оставит меня и Марлин в покое, не попробовав напасть на объект его одержимости еще хоть раз, чтобы излить на нас свою ненависть. И если мы уберем его в тайне, его прихвостни станут охотиться на меня, потому что так делал их лидер.
Моя речь удивила парней, и уровень тестостерона в комнате стал ниже.
Глаза Кваскви окружили морщинки в уголках. Его улыбка стал искренней.
— Девочка, ты полна сюрпризов.
— Что?
— Неплохой психоанализ врага, — сухо отметил Пон-сума.
— Я чувствую себя гордым папой, — Кваскви скрестил руки на груди и смотрел на меня властно.
Я закатила глаза.
— Проясню кое-что. Если я наживка, то мне решать, что будет с тем, кто попадет в ловушку.
Кваскви фыркнул.
— Твой психоанализ учитывает, что будет с моралью и жизнями Иных Портлэнда, если мистер Торвальд проживет больше суток?
— Не убийство.
— Это правосудие. Он убил Дзунукву.
— А я убила Юкико-сама!
Кваскви издал сдавленный звук и потянул себя за мочку уха. Он замер, мрачно усмехнулся Кену, а тот напрягся, сдерживал себя. Моя грудь вздымалась так, словно я взбежала по горе Табор.
— Ах, — Кваскви захрустел костяшками. — Вот и это. Я все думал, когда мы до этого дойдем.
— Это далеко от правды, — тихо сказал Кен, от расстройства перешел на английский, словно я лучше поверила бы его словам на своем языке. — Юкико-сама решила, что ей нужно умереть. Она выбрала отдать жизненную энергию, чтобы исправить ошибку, принесшую страдания. Не лишай ее жертву достоинства, сводя все к себе.
Я вдохнула сквозь зубы. Слова Кена словно оцарапали мою кожу
