в старое лицо.
— Больше всего на свете.
— Тогда публично во всем признайся.
— Как скажешь, Верховная, — старуха почтительно склонила голову, — расскажу все, что ведаю, если обещаешь отпустить.
— Я свои обещания всегда держу. Завтра с утра буду ждать тебя на подъезде к городу. Не явишься – пеняй на себя.
Из землянки я выходила со смесью злости и облегчения. Теперь главе Эберли придется ответить за содеянное. Мне не терпелось увидеть его лицо, когда все раскроется.
Эля ждала возле Сэма. Сидела на камне, поросшем мхом, и жевала травинку, а при моем появлении взволнованно подскочила:
— Я помогла?
Я невольно улыбнулась:
— Помогла. Спасибо.
— Теперь ты мне поможешь?
— Чего ты хочешь? — я остановилась возле нее, глядя сверху вниз.
— Вернуться к маме, — Эля жалобно шмыгнула носом, — я знаю, что она жива и ищет меня. Но я слишком маленькая и бестолковая, чтобы найти ее самостоятельно. А ты можешь…я знаю.
Во взгляде, обращенном на меня, было столько надежды, что в груди дрогнуло:
— Я подумаю, что можно сделать.
Глава 43
Старуха не подвела.
Я еще только подходила к городу, а она уже сидела на большом, нагретом первыми солнечными лучами камне и задумчиво ковыряла землю путевой палкой. С утра Дарёна выглядела чуть моложе, чем ночью в землянке, да и приоделась, подготовившись к выходу в люди. Вместо серого замызганного передника – кокетливый голубой с цветочками и оборкой по краю, а вместо тапок со смятыми задниками – вполне добротные ботинки. Волосы она тоже разобрала, и взамен косматой мочалки на макушке красовался тугой пучок.
Меня встретил все тот же задумчивый белесый взгляд. Он не мог оценить зелень травы и красоту крыльев бабочки, но видел гораздо больше.
— Надень вот это, — я протянула ей плащ с глубоким капюшоном, — не хочу чтобы о твоем приходе прознали раньше времени.
Дарёна понятливо кивнула и накинула плащ на плечи, после этого мы направились в город.
— Это плохое место, — тихо произнесла она, когда мы брели по одной из мощеных улочек.
Я не торопила ее – спешить некуда. Ее палка глухо стучала по камням, шаги были неровными, а морщинистые губы недовольно подрагивали.
— Что не так?
— Не знаю. Но меня в хорошие места не притягивает. Еще когда сюда начали стягиваться светлые, я подумала, что не к добру. А теперь ты появилась…
— Я не выбирала это место.
— Судьба выбрала за тебя.
Что-то странное было в словах дитя Пустоты. Что-то тревожное. Я и сама все чаще задавалась, что же не так с солнечным Сандер-Виллом, но ответ ускользал.
— Куда ты ведешь меня? — всю дорогу старуха держалась и не задавала этот вопрос, а тут не выдержала. В дребезжащем голосе не было страха, только усталость. Вся ее жизнь – непрестанные борьба за существование и попытки спрятаться от посторонних глаз.
— Сначала надо наведаться к Надзирателю из Столицы.
— К Светлому, — убежденно произнесла она.
— К Светлому, — согласилась я. И внезапно подумала, что давно мне на глаза Охотник не попадался. Уехал что ли? Или ловит кого-то?
Даррена дома не оказалось. Я чувствовала его в другом месте, где-то посреди торговой улицы, поэтому мы отправились туда. Прошли мимо молочной лавки, мимо прилавков скорняка и ярких ковров ткачихи Вельзы. Мимо крохотного закутка старьевщика, и посудной лавки. Все дальше и дальше. И с каждым шагом внутри ширился протест, потому что сердце вело к магазину портниха. Светлого я ощущала именно там, и рядом с ним темненькую Киану.
В сердце кольнуло ревностью. Неприятно так, остро. Место укола тут же начало неметь, наливаясь тяжестью.
Я прибавила шага, не обращая внимания на то, что Дарёна отстала, и устремилась к уже знакомой лавке с ажурными занавесками на окнах, но врываться не стала. Вместо этого осторожно заглянула в окно, пытаясь рассмотреть, что происходит внутри.
Даррен сидел на широком стуле, спиной ко мне, а перед ним, положив руки ему на плечи стояла Темная. Смотрела на него так, будто хотела проглотить здесь и сейчас. На сочных губах играла довольная улыбка.
Я наблюдала за тем, как ее тонкие пальцы, с острыми красными ноготками, скользят вверх по шее и зарываются в темные волосы на мужском затылке, и чувствовала, как внутри закипает ярость.
Так значит? Целует одну, а утро встречает с другой?
Сквозь стиснутые зубы вырвалось тихое рычание, а желание ворваться в лавку и нарушить их идиллию стало почти непреодолимым.
Демоны не прощают. Не терпят. И уж точно не делятся тем, что считают своим. Они забирают то, что хотят и жестоко наказывают за предательство. Уж мне ли, с моими обрубленными крыльями, этого не знать.
Ревность причиняла боль. Не такую, как с Варрахом, когда тот завел себе вторую жену. Это была другая боль, она смешивалась с разочарованием и обидой, цеплялась когтями за сердце, причиняя мучение. Она лишала сил и по кусочку отламывала от брони, обнажая душу. Откровенная, неправильная, неожиданная, напоминающая о том, что я живая и что банальные человеческие слабости свойственны не только простым людям.
Это испугало.
Я отпрянула от окна, прижав руку к груди и пытаясь успокоить взбунтовавшееся сердце.
— Он там?
Я уже забыла о том, что не одна.
— Он занят, — с этими словами резко развернулась и развернулась в сторону площади. Не нужен мне этот Светлый. Мне не привыкать самостоятельно разбираться со своими проблемами.
Старуха ничего не сказала, только крякнула, недовольная тем, что снова надо куда-то идти.
Чтобы не привлекать внимание, я оставила на лавке возле помоста, а сама направилась к дому Эберли.
После увиденного в лавке Темной, меня съедала ярость, требующая немедленного выхода. Я решила спустить ее на чету Эберли, так самозабвенно пытающуюся испортить жизнь Лилии. Взлетела по ступеням и ухватившись за кованый дверной молоток, громко постучала.
Открыли не скоро. Пришлось еще дважды стучать, прежде чем слуга распахнул дверь. Не дав мне и рта открыть, он чопорно произнес:
— Ожидайте на улице. Хозяин сказал, что сейчас выйдет к вам.
Хочет говорить в присутствии свидетелей? Что ж, тем хуже для него.
Я вернулась к Дарёне:
— Будь готова выйти, когда я тебя позову.
— Как скажешь.
Ждать пришлось недолго. Спустя десять минут двери распахнулись, и на пороге появился сам Эберли, а за его спиной маячил угрюмый Юджин.
— Лил, подойди ко мне, —
