село, в бораевский квартал,
Чтоб каждый нарт в нем нарта опознал
Бораевы же всей своей семьей
Устроили Сослану кувд большой.
Селенье все на этот кувд созвали,
Старейшин к небожителям послали.
И бардуаги, полные веселья,
Пришли на пир с обильным подношеньем.
Сын Уацилла к ним пришел с сохой,
Ячмень с пшеницей сыпал им горой.
И мельничные жернова донбетры
Несли с собою, чтоб связать их с ветром.
Пришел Фалвара с жирными бычками,
А сын его — с лихими скакунами.
Уастырджи — с кольчугою булатной,
Курдалагон принес мечи и латы.
Владыка туч явился с серой буркой,
Владыка грома — со стрелой и луком,
Сын Бардуага — с бороной дубовой.
И, поздравляя нарта с жизнью новой,
Осыпали подарками Сослана.
А радовалась больше всех Сатана.
АЦАМАЗ — СЫН УАЗА
Средь черных гор, куда проникнуть трудно,
Жила в светлице гордая Агунда.
Сайнаг-алдар, алдаров всех сильней,
Души не чаял в дочери своей.
Когда она, неся кувшин из меди,
Шла к роднику, казалось это лебедь
По озеру волшебному плывет,
Чтоб красотою поразить народ.
Сюда, к горе, что называлась Черной,
Шли толпы нартов по тропинкам горным.
Но, гордая душой, на нартов смелых
Красавица Агунда не глядела.
О, сколько было — вспомни молодежь —
В пути воловьих стоптано подошв
У бедных сватов, шедших из селенья,
Чтобы невесте сделать предложенье.
Они лишь время проводили даром,
Пытаясь сватать дочь Сайнаг-алдара.
И Ацамаз — сын славного Уаза—
Ее красой был околдован сразу.
Как опьяненный, целые недели
Играл в лесу на золотой свирели.
Над черною вершиною горы
Светлело небо от его игры.
Он вспоминал, играя, каждый раз,
Как умирал его отец Уаз,
Как завещал ему любовь святую —
Свою свирель, как солнце, золотую.
И вспоминал, как остальным двум братьям
Он уступил все земли без изъятья,
Как уступил богатые стада,
Чтоб овладеть свирелью навсегда.
С тех пор в лесу, среди кремневых скал,
Он на свирели золотой играл.
И вот однажды на скале крутой
Он заиграл, как не играл никто.
Под переливы золотой свирели
В глухом лесу раздались птичьи трели.
Ветвистые рога закинув вверх,
Олени в пляс пустились раньше всех.
За ними следом серн пугливых стаи
Пустились в пляс, над скалами взлетая.
И черные козлы, покинув бор,
Спустились к турам круторогим с гор
И в симд стремительный пустились с ними.
Проворней пляски не было доныне.
Не утерпели зайцы и лисицы
И на полянах начали резвиться,
И понеслись, средь свежих трав мелькая,
Друг друга в легком беге обгоняя.
Играет нарт, пленяет всех игрой.
И звук его свирели золотой
Достиг Полночных гор, в берлогах теплых
Медведей разбудил нерасторопных.
И ничего не оставалось им,
Как заплясать свой неуклюжий симд.
Цветы, что были лучше всех и краше,
Раскрыли солнцу девственные чаши.
Из дальних ульев утренней порою
Летели пчелы к ним жужжащим роем.
И бабочки, вкушая сладкий сок,
Кружась, с цветка порхали на цветок.
И облака, чудесным звукам внемля,
Роняли слезы теплые на землю.
Крутые горы, а за ними море,
Чудесным звукам стали вторить вскоре.
И песни их со звуками свирели
До ледников высоких долетели.
Лед, обогретый вешними лучами,
Вниз устремился бурными ручьями.
В ответ на звуки песни вдохновенной
Агунда, позабыв завет священный,
Отбросила в волненье рукоделье,
Плененная волшебною свирелью.
Подумал Ацамаз: «Что приключилось?
Ужели сердце у нее забилось,
Что вдруг она при белом свете дня
Стоит одна и слушает меня?»
Она ж сказала: «Юноша прекрасный,
Ты душу отдал песне сладкогласной.
Живи на радость матери своей,
Будь вечным светом для ее очей!
О ты, стоящий на скале крутой,
Утешь меня свирелью золотой.
Хочу я ею овладеть навек,
И буду я тогда счастливей всех».
Но нарт влюбленный не ответил деве,
Он о скалу свирель ударил в гневе.
Свирель со стоном жалобным и громким
Мгновенно разлетелась на осколки.
Навек простясь с любимою свирелью,
Домой он шел, шатаясь, как от хмеля.
А гордая красавица Агунда
Спустилась со скалы в одну секунду
И собрала осколки золотые,
Для Ацамаза бедного — святые.
Ударила их войлочною плетью,
Соединила вмиг осколки эти.
Теперь уже красавица Агунда
Одна владела той свирелью чудной.
Закутав в шелк, она ее под утро
Запрятала в ларец из перламутра.
Шел Ацамаз, печалью злой объятый,
В свой дом родной, в селенье славных нартов.
Вдруг видит он Уастырджи и Сафа.
Обрадовался юноша, узнав их.
И видит он, как в тишине звенящей
От их коней исходит свет слепящий.
Два всадника, как будто ждал их пир,
С улыбкою оглядывали мир.
Бештау слева в снеговых сединах,
А впереди — широкая равнина.
Завидя Ацамаза, как пред другом,
Остановили всадники авсургов,
И крикнули они ему, смеясь:
«Куда бредешь ты, славный Ацамаз?
Что так печален? Молви, не тая.
А где свирель волшебная твоя?»
«Да славьтесь вечно, сердцу дорогие,
Надежда нартов, зэды все святые!
О кто пойдет по этим горным скатам,
Любя меня, к Сайнаг-алдару сватом?
О мог бы согласиться ты, скажи,
Быть шафером моим, Уастырджи?
И Сафа шафером иметь мне лестно.
И остается зэдам поднебесным
Всем дружками моей невесты быть.
Тогда б вовеки я не стал тужить».
Ответили ему святые дружно:
«Все сделаем мы для тебя, что нужно.
Ты ж извести друзей своих о том,
Что будем помогать тебе во всем».
И сын Уаза, славный Ацамаз,
Совет их добрый выполнил тотчас.
Через неделю,
