— он с грустью швырнул с правого плеча банановую кожуру, прицепившуюся к нему в ночном убежище — теперь шансы найти работу неумолимо сводятся к нулю. И что же ему теперь делать? Капаться в мусорках, как последний нищий, тщетно пытаясь раздобыть что-то съестное?
«Хм, я подумал, что я — как последний нищий! — отметил про себя Леонард. — Но это явно не так! Я — не как последний нищий! Я и есть последний нищий! Без дома, без работы, без семьи — всеми забытый бывший заключённый! Кому теперь я вообще нужен?»
Но всё-таки были и некоторые плюсы ночёвки в мусорном баке. Да, запах был ужасен, плюс к этому добавляется сокрушительный удар по самолюбию — но ведь, заметьте, прошла целая ночь на улице, а Милье всё ещё жив! Его не забили насмерть скинхеды. Его не поймали Хейтеры — а эти уроды могут с ним сделать и что-нибудь пострашнее смерти! Конечно! Ведь даже такие моральные уроды, как и те, и другие, не станут лазить по мусорным бакам. Это радостное занятие теперь полностью достаётся ему, Леонарду Милье.
«Замечательно! — горько усмехнувшись, нынешний нищий потянулся к карману, в котором у него лежали последние сигареты. — Пожалуй, надо бы поискать себе каких-нибудь друзей. Думаю, в Хротцбере таких же бедолаг, как я, совсем немало...»
— Bonjour, месье Милье! — внезапно донёсся до него голос со стороны улицы.
Леонард лихорадочно обернулся. Неужели он вылез из своего укрытия слишком рано? Неужели какие-то запоздалые ночные Хейтеры нашли его? Тогда остаётся лишь одно: бежать без оглядки...
Милье посмотрел на подходящего к нему человека... и остолбенел. К нему приближался огромный толстяк. Так, секундочку! Толстяк, разговаривает по-французски... Неужели? Но что он здесь забыл?..
— Судя по твоему ошарашенному visage, ты понял, кто я! — проговорил толстяк. — Всё верно! Я — представитель корпорации «Техно» в Хротцбере. Ещё меня обычно называют просто «Француз».
Леонард непонимающе смотрел на приближающегося толстяка.
— Я узнал тебя, Француз, и без твоих объяснений! — проговорил Милье. — Да, последние пятнадцать лет я провёл за решёткой, но это не значит, что я насовсем отстал от жизни. В тюрьме всё-таки был телевизор, так что...
— Ты, наверно, сейчас ненавидишь меня... — произнёс Француз, подходя к Милье как можно ближе. — Мои роботы стали выполнять работу, которую вполне мог бы выполнить ты, когда вышел из тюрьмы. Андроиды подметают улицы, кладут плитку, занимаются самым грязным трудом, которым вполне могли бы заняться те, кто как, допустим, ты, только что вышли из тюрьмы. Наверняка ты считаешь, что я и мои роботы сильно попортили тебе жизнь... И знаешь — отчасти ты прав!
Леонард не сводил с неожиданного собеседника удивлённого взора. Зачем он всё это говорит? К чему ведёт? Что, в конце концов, вообще представителю корпорации «Техно» понадобилось от какого-то там бывшего заключённого?
— И знаешь что, Милье? — лицо Француза озарила добрая, почти отеческая улыбка. — Я виноват перед тобой. И я готов искупить свою вину. Не хочешь поработать на меня?
У бывшего заключённого отвисла челюсть. Что? Ему это не снится? Ещё вчера его не хотели брать в дворники, а сегодня сам Француз предлагает ему работу? Что это? Какая-то злая шутка судьбы? Сейчас этот толстяк рассмеётся ему в лицо, повернётся и уйдёт?
Леонард вполне был готов к такому повороту судьбы. Но Француз лишь продолжал добродушно улыбаться.
— Я щедро вознагражу твой труд, Милье! — продолжил свою речь толстяк. — Ты получишь столько денег, что сможешь без труда купить себе квартирку в Хротцбере. А там... если мне твоя работа понравится — кто знает, может, мы поработаем и дальше. Ну как?
— Звучит заманчиво, но... — произнёс Леонард. — Почему? Скажите мне, почему вы хотите работать именно со мной? Я же бывший...
— ...заключённый, Милье! — усмехнулся Француз. — Ты так это говоришь, будто мне это неизвестно. Во многом я хочу сотрудничать с тобой именно по этому поводу. У тебя нет ни друзей, ни близких, что очень хорошо для той работы, что я тебе приготовил. К тому же, ты умеешь работать с оружием, а это важно!
«И если тебя поймают... — докончил фразу мысленно Француз. — То твои слова — слова бывшего зэка — будут ничем против моих слов — слов представителя „Техно“ в Хротцбере...»
— Что ж! — сказал он вслух. — Я вижу, ты заинтригован, monami! Пройдём со мной! Я расскажу тебе всё, что от тебя потребуется для работы на меня, только... Прошу, отойдём от этой проклятой мусорки. Запах... он просто отвратителен!
И Француз пошёл бок о бок с бывшим заключённым, рассказывая ему, что конкретно он хочет от Леонарда Милье...
Безумный Стэн намывал свой огромный пулемёт, навеки приваренный к его быстрому байку, напевая под нос какой-то лёгкий мотивчик. Моросящий дождь, капающий с неба, вот-вот был готов превратиться в целую бурю — а ведь Стэну ещё стольких людей надо было убить...
— Она роднее мне всех родных... — пропел себе под нос безумец. — И я люблю её, как никто...
Да, Стэн прекрасно помнил свою возлюбленную — ту самую, которую он видел в своих снах под келлоином. И он прекрасно помнил, какая судьба её встретила.
Стэн знал, что ему делать, чтобы не посчитать её смерть напрасной.
Окончив протирать своё оружие, Безумный Стэн запрыгнул в седло своего байка и, в одну секунду заведя мотор, помчался по мокрым улицам Хротцбера.
Неоновые витрины, мимо которых пролетал Стэн на своём байке, конечно, не были такими, какими они представлялись во всей своей красе дождливыми ночами, но всё равно имели просто завораживающее действие. Розовые огни плавно, просто каким-то невероятным образом мягко переливались в зелёные, из них — в синие, затем — в красные, и снова в розовые... Если бы у Безумного Стэна было время, он бы обязательно от души насладился бы этим светопреставлением.
Но времени у него не было. Тех, кого он собирался сегодня покарать, могли уйти прочь в любую минуту, так и не познав на себе, как их «любит» Стэн и его мощный, древний пулемёт!
Мелкие капли дождя во всю хлестали байкера по лицу, но он этого даже не замечал. За годы проживания в Хротцбере к таким мелочам жизни, как дождь, привыкнуть можно успеть очень хорошо.
