изучать твои каменные узоры, подниматься на твои вершины. И видеть дождь в фиолетово-изумрудных сумерках Дилижана, и чувствовать, поднимаясь по ступенькам Гарни, что на мне не туристические кеды, а античные сандалии, и быть твоими красками, чувствовать, что здесь мне хорошо. Хочу, чтобы на мои руки легла красная пыль гор Нораванка, хочу срывать с куста сладкую ежевику озера Парз. Пусть меня укрывает сумрак твоих тайн, пусть твоя жара опаляет меня. У тебя на ладони я хочу быть путником в простой одежде, путником, который сможет пройти всю тебя: от края до края.
Севан
Моё озеро оказалось сладким на вкус. Пахло солью, но было сладким. Разве это не чудо? Счастье – сидеть на берегу Гокчи и всматриваться в ярко-голубую даль, в прозрачные горы, которые казались мне хрустальными. Из души поднималось что-то, название чему я так и не нашла. На берегу Севана я чувствовала себя дикой, закалённой и смелой. Хотелось, чтобы солнце выдубило мою кожу, сделало её чёрной. Странник я здесь или человек, вросший в эту землю корнями? Чайка над озером или лодка в нём? Лошадь, которая фыркает и с наслаждением нюхает воду? Почему я чувствую себя вечной, когда смотрю на Севан? И это чувство, что он мой – ведь не только в фамилии тут дело[17].
Чайки носились над скалами и хохотали. Севанаванк смотрел на меня так по-доброму, что щемило сердце. Эти древние святые стены были тёплыми. В них тесно и просторно одновременно, и так же было на душе – тесно, просторно, радостно, бездонно. И в этой бездонности, в этом просторе Тот, кого я чувствовала, выйдя на середину монастыря и подставив голову под луч солнца, падающий сквозь купол. Я впитывала тепло этого луча каждой клеточкой, всем своим существом. Он падал мне на голову, на лицо, я стояла под ним радостно, покорно и благодарно.
Удивительный хачкар с изображением распятия темнел у стены Севанаванка. Он напоминал наскальные рисунки древних людей, но изображал распятие, и смотрел таинственно, молчал громко. Именно так в Армении молчат святые хачкары – громко. Стоит прикоснуться к ним – наполняешься силой. Такой силой, что в душе зажигается свет.
У входа в Севанаванк – ряд коричневых хачкаров. Долго стою и смотрю на них не в силах уйти. Такая же коричневая ящерица пугается меня и сбегает вниз по спине хачкара. Он не успел нагреться на солнце, но хачкар тёплый. Это какое-то другое тепло. Я прикасаюсь к нему и чувствую, что плачу. Сколько веков стоят здесь хачкары? Кто сделал их? Как звали того человека? И мог ли он представить, что спустя столетия у хачкара будет стоять человек и плакать от счастья, от того, что в душе Бог и вечность? От того, что коричневые хачкары и Севанаванк, и сам голубой Севан будут для него родными?
Гегард
Каждый раз, думая о нём, я искала слова, которыми его опишу и не находила. Увидев его, я потеряла дар речи. Как рассказать о том, что чувствуешь Бога вокруг себя и в своей душе – везде: в этих скалистых древних стенах и во всей Вселенной? Можешь просто тихо, одними губами, почти без голоса, произнести одним вздохом: «Бог» и замолчать. Что больше этого? Больше этого нет ничего.
Гегард. Не просто древний – вечный монастырь среди гор, частично вырубленный в скале. Здесь хранилось копьё, которым пронзили тело Христа. Монастырь сжигали турки. Потом его восстанавливали. Среди этих стен из камня, стен, украшенных вырезанными львами и крестами, среди стен, где луч света – поток красок, чувствуешь себя так спокойно, что понимаешь: ты пришёл к Богу, и Бог принял тебя, маленького, испуганного, не знающего ничего о себе и Вселенной, и теперь ничего плохого случиться не может. Ибо есть Бог. Он допустил тебя увидеть чудо Гегарда. Чудо, в огромных залах которого – Он. И больше нет вопросов. И неясно, как в мире, где есть Гегард, могут существовать атеисты.
Художник Давид Гогчян
Всепоглощающий простор. Колонны, уходящие в вечность. Удивительные узоры на стенах. Зал, в полу которого – могилы монахов, аскетов, проведших в Гегарде свою жизнь. Каждый звук здесь становится в тысячу раз громче. Неужели Гегард могли построить простые смертные? Неужели всё это появилось, благодаря человеческим рукам? Думается, что Он сошёл с небес и подарил его людям.
Прямо из стены монастыря струится вода. Это подземная река. Я зачерпываю полные ладони. Приникаю к воде губами. Ничего вкуснее не пила за всю свою жизнь. Мне никогда не забыть вкус этой воды. Пью и пью, не могу унять жажду. Вода, как молитва, как Благословение. Из фонтана во дворе монастыря её пьют белые голуби.
Всё это кажется таким родным, будто там, в глубине меня, словно на стенах Гегарда, те же вечные кресты. А ведь так оно и есть. Только сердце человеческое не скала. Может ли быть скалой душа?
На пути в Гегард мы были вынуждены остановиться. Дорогу перекрыли огромные каменные глыбы. На узенькую полоску обрушились горы. Большие экскаваторы расчищали дорогу. На несколько минут они остановились. Рабочие пропустили нас, и мы перебрались прямо по этим глыбам, а на другой стороне взяли такси. Нельзя было не увидеть Гегард.
Вспоминая тебя
Когда солнце освещает моё лицо и делает меня другой – немножко похожей на картину, оживляет мои волосы и глаза, зажигает их, я вспоминаю тебя, Армения. Оно касается меня будто случайно, но я знаю, что это не так.
Когда на закате в небе появляются озёра и горы, я снова вспоминаю тебя, вижу Севан. Когда грусть сжимает меня в своих руках, я чувствую на своём плече твою тёплую шершавую, будто хачкар, ладонь.
Вспоминаю, что есть ты, и, приникая к тебе, я дышу по-другому и понимаю, как суетен пластмассовый мир канцелярий и офисов, заводов и магазинов. Он плоский и неглубокий. А ты… ты вся храм и глубина. Глубина, где не задыхаешься, а дышишь настоящим воздухом.
Ты не браслет на моей руке, а гранатовое зернышко, проросшее в душе, крест, начертанный внутри меня.
Ты – полнота, которую обретаешь, глядя на мир с твоих вершин. И понимаешь: всё здесь, всё было, есть и будет здесь. И ласковый карий взгляд гор с коричневыми боками, и головокружение ущелий, и яркое солнце, в котором жизнь. Говорят, со временем воспоминания стираются. Мои – другого рода, их движение – в обратном направлении. Они появляются, вспыхивают золотыми блестками, словно пылинки под
