хорошо. Это со мной не в первый раз. Оттого я и нищий. Я не могу думать только о себе…
— Понимаю, понимаю, — перебил равнодушно Ерш. — Ваше дело. Каждый живет сообразно своему характеру.
— Совершенно верно, — согласился Сергей.
Они стояли друг перед другом — два совершенно чужих человека, по-разному думавших об одном и том же, только что окончательно выяснившие, что они действительно совсем чужды друг другу. Слов больше не требовалось. Сергей снова, как это часто бывало с ним, подумал, что, может быть, совсем не доброта, а просто его личная беспомощность, бессилие причины его уступчивости. Он просто, может быть, не рискует по-настоящему вмешиваться в жизнь, которая представлялась ему жуткой и несправедливой. Ему стало жалко себя, и вдруг ему неудержимо захотелось вернуть себе все, от чего он отказался, и прежде всего Дину, завоевать место в жизни.
Он с неожиданным гневом посмотрел на Ерша, промолвил резко:
— Прощайте!
И быстро двинулся в город.
Он подходил к исполкому, когда автомобиль, пыхтя и воняя, обогнал его и остановился у подъезда. Никита Козлов выскочил в пыль, отворил дверцу. Вылезли Дина и ее отец. Сергей остановился, потом приблизился к Длиннобородому, замешкавшемуся у двери, за которой скрылись Никита и Дина.
Сергей протянул руку почтовому служащему.
— Здравствуйте! — воскликнул тот. — Вы на меня не обиделись?
И тут же стал объяснять испуганно:
— Вы не подумайте, что мы на машине… Никита Константинович по служебным делам ездил… По всеобучу… по дороге нас прихватил…
Он не мог удержаться, чтоб не сообщить радостную весть:
— Женится он на Дине.
Вся энергия Сергея сразу упала. Нет, он не родился завоевателем, он не из этого племени.
— Ну, всего вам, всего наилучшего. Они ждут меня там…
И старик, пожав руку Сергею, скрылся за дверью.
Сергей остался один на пыльной пустынной душной улице.
На весь край нельзя тут найти человека, который бы жил только для своего удовольствия или для удовольствия своих родных и знакомых. Такого человека никто бы не понял и не признал: ни инженер, ни врач, ни учитель, ни забойщик, ни служащий исполкома, ни инспектор всеобуча, ни даже заведующий кооперативной лавкой, ни даже завхоз, ни даже бандит, ночью подстерегающий мажару, чтобы убить возницу, обрубить постромки, вскочить на лошадь и, ускакав в дальнее село, продать там добычу. У всех у них было дело в руках, и все они по-своему работали, любя или ненавидя друг друга, дружа или борясь друг с другом. И было неясно самому Сергею, чего он хочет от них всех. Может быть, того, чтоб все заметили, какой он хороший и уступчивый, и полюбили его?
И Сергей почувствовал ненависть ко всем и в особенности к себе. Сейчас же, немедленно потребовалось ему совершить какой-нибудь поступок — пусть бессмысленный, но такой, по которому увидели бы, что он тоже злой и мстительный и способен сделать гадость.
Ага! Ведь он умеет управлять автомобилем!
Когда Никита вышел из исполкома, автомобиля уже не было.
Отец Дины воскликнул испуганно:
— Это ваш однофамилец!
И рассказал о своей встрече с Сергеем.
— Сволочь, — пробормотал Никита. — Я понимаю, если б он меня… А то машину угнал!
В это время автомобиль мчал Сергея по степи, отхватывая версту за верстой. И каждая верста была похожа на предыдущую: сохлая земля, а над землей — душное небо. Желто-зеленая пустыня разверзлась вширь и вдаль. Бездушное желтое облако, окутав Сергея, мчалось вместе с автомобилем.
Бензина в автомобиле не хватило. Машина стала среди степи.
Сергей сошел в черную пыль дороги.
Желтое солнце иссушило землю и душило Сергея. Сергей был одинок в этом мире желтых степей, черных дорог, красных лун, белых акаций и борющихся за жизнь и работу людей. И он уже сам не понимал, зачем он угнал автомобиль: он все всем уступал и отказывался от всего.
Опустив голову, он пошел по степи неизвестно куда, оставив беспомощный автомобиль на дороге.
Ерш, возвращаясь в город после купания, видел, как промчался Сергей на исполкомовской машине. Он указал направление, в котором скрылся Сергей.
К вечеру Никита Козлов пригнал автомобиль в гараж.
Он радостно сообщил Ершу:
— Машина цела. Все благополучно.
— А ваш однофамилец?
Никита угрюмо пожал плечами.
— А черт его знает! Как сквозь землю провалился. Уж попался б он мне, так… Такая сволочь дурная!
VI
В ноябре Никита Козлов получил из Новороссийска посылку. Он распорол полотно, в которое зашита была коричневая коробка, раскрыл коробку и увидел шапку.
Это была обыкновенная фуражка, сильно потрепанная. А в шапке оказалось такое письмо:
«Здравствуйте, Никита Константинович!
Я наконец женился. Жена у меня хорошая и тоже стоит на платформе. Жена нашла шапку нашего сродственника, служащего Сергея, по отчеству забыл, Козлова. В нашей республике чужие вещи не нужны, и, как я женился, так по всей честности отсылаю шапку и пользуюсь вашими готовыми услугами для означенной передачи. Насчет денег, что выдал на дорогу и на пропитание, может не беспокоиться, хотя жена имеет против, тем более означенное лицо, взяв деньги, оборвал сношения и не прислал на мой адрес следуемой мне по закону благодарности.
Известный вам портной
Ферапонт Чебуракин».
Никита усмехнулся, вспоминая смешной летний случай с этим чудаком однофамильцем. Хотел кликнуть Дину, но воспоминания охватили его. Он сидел и смотрел неподвижно на коробку, на шапку. Какое-то раздумье шло на него из широких степных пространств, окружавших городок.
Куда девался однофамилец? И почему он в конце концов погиб? Ведь ничего плохого он не сделал, просто слишком уж был доверчив и даже, пожалуй, чересчур добрый был человек.
«Что это я? — подумал Никита. — Устал сегодня, что ли? Или непогода?»
Дождь с утра заливал землю.
Все совершенное им припомнилось ему. Скольких людей он выпихнул из жизни!
Никита встал, сердито отбросил коричневую коробку и вместе с ней ненужные мысли. Ведь так и от него, как и от однофамильца, останется только шапка!
1924–1928
Черныш
I
Часов в шесть вечера к подъезду, над которым огромными буквами выписано было название учреждения, подошел человек низкого роста, но очень широкий. Широкое у него было все: лицо, грудь, бедра. На голове у него — зеленая богатырка. Шинель — длинная, как у кавалериста. Впрочем, человек действительно служил одно время в кавалерии. За двухлетнюю службу пало под ним семь лошадей, человек же остался жив; жив он остался и в дальнейших передрягах, и теперь только одежда у него военная. В руке у него — стек. Он похлопывал
