Извини, chère.
Но тишина оказалась еще хуже. Мириэль отодвинула свой стакан на дальнюю часть стойки.
– Фрэнк, я…
Прибытие почты прервало ее попытку извиниться.
– Привет, – сказал почтальон, кладя на прилавок толстую стопку писем, журналов и каталогов рядом с двумя упакованными в бумагу пакетами. Она схватила письма и просмотрела каждое в поисках своего имени, кидая чужие в беспорядочную кучу, чтобы Фрэнк мог их рассортировать. Чем меньше конвертов оставалось, тем сильнее ребра сжимали ей сердце. Дойдя до конца, она беспорядочно разложила наполовину разобранные письма по прилавку и просмотрела еще раз.
– Mais! – произнес Фрэнк. Она знала, что ему нравилось складывать их в аккуратные стопки в алфавитном порядке – буквы «А» на одном конце прилавка, буквы «Z» на другом, и все они обращены в одну сторону.
– Я закончу через секунду.
Однако для Мириэль Уэст ничего не было. Потом она вспомнила, что Чарли должен был использовать ее дурацкое имя в Карвилле. Она снова просмотрела корреспонденцию, играя с Фрэнком в перетягивание каната с последним письмом, пока не убедилась, что и для миссис Полин Марвин тоже ничего нет.
– Прости, – промямлила она, возвращая конверт, который теперь был загнут по краям и слегка порван. – Просто я жду… – Жар пробежал по ее коже из-под воротника платья и поднялся к щекам.
– Для меня это не ново, – ответил он.
Она помогла ему сложить и расправить письма, расстроенная молчанием Чарли. После того как журналы, конверты и каталоги были аккуратно разобраны, Мириэль помедлила у стойки.
– На самом деле ты здорово насвистываешь. Я просто сегодня не в духе, – призналась она.
– Хочешь поговорить об этом?
Мириэль покачала головой.
– Но я бы не возражала против другой мелодии.
Фрэнк улыбнулся и снова начал насвистывать, более быструю и веселую песню. От этих воздушных нот настроение Мириэль заметно улучшилось. Завтра от мужа придет письмо или посылка, и она посмеется над тем, какой безумной была сегодня.
Она прослушала эту песню и половину другой. Уже повернулась, чтобы уйти, однако ее взгляд привлекла обложка журнала. Она смахнула в сторону стопку писем, лежавших поверх него. Picture-Play. На нее смотрело знакомое молодое лицо. Вилма. У нее всегда получались прекрасные фотографии. Под основным заголовком – «У мисс Бэнки это есть. А у вас?» – следовало еще несколько. Последняя строчка, та, которая привлекла внимание Мириэль, гласила: «Жена ведущего актера Чарли Уэста отправлена в приют для душевнобольных».
Легкие Мириэль замерли на середине вдоха. Ее глаза во второй раз пробежались по каждому слову. В третий раз. Четвертый. Она схватила журнал, прижала лицо Вилмы Бэнки к своей груди и выбежала из столовой.
Глава 25
На следующий день Мириэль пришла в перевязочную клинику пораньше, надеясь, что суета, связанная с раскручиванием бинтов, сменой воды в тазиках и мытьем ног способна отвлечь ее от ужасных слов, которые она прочитала накануне. Если она не будет осторожна и внимательна, она может содрать у пациента кожу вместе с бинтами или разбередить заживающие раны. Конечности многих пациентов лишены чувствительности из-за болезни, поэтому они не смогут предупредить, что она причиняет им боль. Однажды, на второй день пребывания в клинике, она посмотрела вниз после того, как очистила ноги женщины от старой, превратившейся в корку мази, и обнаружила, что вода в тазу окровавлена от слишком усердного мытья.
Однако сегодня ей потребовалось больше, чем обычно, усилий, чтобы сосредоточиться. Она чувствовала себя на взводе и постоянно задыхалась, словно ее легкие не полностью расправились после вчерашних событий.
По мере того, как разгоралось утро, в клинике становилось жарко и многолюдно. В воздухе пахло бельем недельной давности, а униформа Мириэль липла к коже. Но в кои-то веки она спрятала свои тревоги за улыбкой и принялась за работу. Распутать повязку, вымыть ноги, принести еще мази из шкафа, еще бинтов, еще мыла. Пригнуться, встать, поспешить к бункеру.
Только после обеда суета в клинике замедлилась. Волосы Мириэль растрепались, а влажный фартук был запачкан остатками мази и кровью. Она прислонилась к стене перед открытым окном и откинула голову назад, надеясь глотнуть свежего воздуха и прохладного ветерка.
– Надеюсь, я пришел не слишком поздно, сеньора, – произнес чей-то голос.
Мириэль подняла голову. Улыбка, которую она вымучивала весь день, на этот раз появилась на ее лице без усилий.
– Конечно, нет, Гектор. Садитесь. Я принесу немного теплой воды.
Она сняла бинты и помогла ему опустить ноги в таз, чтобы они отмокли. Узелки, усыпавшие его ноги, словно горная гряда, теперь съежились, язвы покрылись коркой. Даже длинная рана, которую он получил в Аризоне, наконец-то срослась.
Ее следующий вдох дался легче, чем предыдущий. Каждый раз, пока она работала, через перевязочную проходило так много пациентов, что было трудно отличить одно заболевание от другого. Отсутствующие пальцы на ногах, кровоточащие очаги и инфицированные раны, которые так ужасали ее вначале, больше не заставляли ее вздрагивать или ронять челюсть. Одним становилось лучше, другим – хуже, и, несмотря на аккуратное разбинтовывание и нежное мытье, несмотря на все мази и лекарства, которые применяли сестры, Мириэль никогда не была уверена, что все это дает положительные результаты.
Однако у Гектора они были заметны. И Мириэль своими мелкими, монотонными заботами в этом помогла. Странное чувство овладело ею. Приятное и бодрящее.
– Твои ноги выглядят намного лучше.
– Si, – согласился он. – Каждый мой шаг причинял боль. Теперь я чувствую себя так, будто мог бы участвовать в гонке и победить.
Он посмотрел поверх ее головы в окно, и она заподозрила, что он думает о пустыне Юма и о том, что теперь смог бы противостоять тем бессердечным железнодорожникам. Тем не менее, какими бы здоровыми ни стали его ноги, у них все еще было бы преимущество в виде молодости или повозки. На что надеяться, если можно победить болезнь, но не ненависть и остракизм?
Приятное чувство исчезло так же быстро, как и появилось. Она вытерла глаза рукавом блузки, хотя несколько слезинок проскользнули мимо и упали в таз, вызвав рябь на поверхности воды, как дождь на озере.
– Эй! Что случилось, сеньора?
– Пустяки. – Она посмотрела на него и попыталась снова улыбнуться.
– Вы, должно быть, скучаете по своей семье. Расскажите мне о них. О своих девочках.
Мириэль поколебалась, затем выпрямилась и вытерла руки чистым уголком фартука.
– Эви семь лет, и она такая милая девочка! А Хелен в эту пятницу исполняется четырнадцать месяцев.
Она рассказала Гектору о любознательности Эви, о том, как каждый день, с тех пор как ей исполнилось два года, у нее возникали все новые
