не смог. Время словно остановилось в этом бесконечном снимке, частью которого ему волею судьбы пришлось стать. Всё вокруг окаменело, сковалось отсутствием каких-либо изменений, будто ткань бытия натянулась до предела на фотографическую пластину и всё замерло в вечном моменте, который породил бездушный деревянный ящик.
Тем заметнее и противоестественнее было движение, появившееся в боковом зрении. Тёмная фигура медленно наклонялась к нему. Ужас заколотился внутри обер-полицмейстера. И только по этому стуку внутри себя он понимал, что ещё жив. В следующий момент мёртвое лицо баронессы появилось перед его взором. Покойница улыбалась и смотрела на него нарисованными глазами. Затем веки её начали медленно подниматься. Победоносцев попытался зажмуриться, но тело его не слушалось. Жгучая слезинка вытекла из его глаза и пролилась по щеке.
Глаза покойницы раскрылись. Из помутневших глаз на него смотрела чёрная бездна. Бездна эта залилась ему в зрачки и растеклась по телу удушающим ужасом.
– Снято! – раздался голос, и поволока безвременья спала. Искры разлетелись и растворились в воздухе, присутствующие зашевелились, занавески принялись, как и прежде, развеваться на ветру.
Победоносцев шумно выдохнул и понял, что теряет равновесие. Он замахал руками и задел покойницу. Раздался хруст штативов, в толпе кто-то вскрикнул. Участники снимка, повинуясь самым древним инстинктам, побежали в разные стороны. Баронесса начала заваливаться на обер-полицмейстера. Он обхватил её падающее тело, но удержать был не в силах. Ноги баронессы подвернулись, и в этом стремительном полувальсе тело её обрушилось на Победоносцева.
– Я же просил аккуратнее, господа! – гремел где-то сверху голос фотографа. – Не одни вы сегодня фотографируетесь!
Чьи-то руки вытянули ничего не понимающего обер-полицмейстера из-под мёртвого тела. Люстра на потолке звенела от беспорядочных криков перепуганных дам.
Победоносцев отряхнулся и, чувствуя, как кровь прилила к лицу, виновато кивнул недоумённо смотрящим на него родственникам. Затем он продрался сквозь толпу и побежал на улицу, задыхаясь от запаха магния, ладана и гниющей плоти. Ему нужен был глоток свежего воздуха. Не хватало ещё заразиться миазмами.
Он выскочил на крыльцо и, не удостоив вниманием ждущих его у пролётки жандармов, прошёл в одно из ответвлений аллеи и приземлился на ближайшую скамейку. Сердце его страшно и неровно ухало. Он кое-как набил трубку, прикурил от спички и без удовольствия затянулся. «Чёртова бессонница. В моём возрасте нельзя позволять себе бодрствовать по ночам».
Боковым зрением он заметил, что со стороны сада к нему кто-то приближается. Это была неизвестная ему дама в траурном платье, убранном по подолу чёрными розами. Дама, не спрашивая разрешения, опустилась рядом с ним. Виктор Георгиевич невольно взглянул на профиль её лица, прикрытого чёрной с мушками вуалью. Лицо это показалось ему необычайно свежим и красивым. На вид незнакомке было не больше двадцати с лишним лет. Глаза её были устремлены куда-то вдаль и несли печать будто бы какой-то потаённой грусти.
Дама достала тонкую папироску, прикурила от спички и выдохнула струйку дыма. С минуту Победоносцев не мог отвести взгляда от той грации, с которой дама держала папироску, от того, как она, вытянув красивые губы, выпускала дым, от того, как блестели из-под вуали её чуть печальные глаза.
– Странная всё-таки штука – жизнь, вы не находите? – сказала вдруг дама мягко.
Для Победоносцева звук её голоса показался громом. Он отвернулся и чуть не выронил погасшую уже трубку.
– Смотря что вы имеете в виду, – ответил он странно высоким голосом.
Дама бросила на него взгляд, и взгляд этот пригвоздил Победоносцева к скамейке.
– Сегодня ты на коне, – улыбнулась она. – Тебе рукоплещут и уважают. А завтра твоё мёртвое тело поднимают, крепят к нему какие-то жуткие механизмы и заставляют тебя выглядеть живым, ставят рядом с людьми, с которыми, может быть, ты и не встал рядом при жизни. А разве тебя спрашивали об этом?
Виктор Георгиевич не первый раз за этот день чувствовал себя неловко.
– Полагаю, сударыня…
Незнакомка протянула руку в чёрной кружевной перчатке:
– Графиня Елизавета Вараксина.
– Обер-полицмейстер Победоносцев, – ответил Виктор Георгиевич и приложился к перчатке губами, и от аромата, исходившего от неё, на мгновение забыл, кто он и где находится.
– Так как вы полагаете, обер-полицмейстер Победоносцев?
Обер-полицмейстеру понадобилось время, чтобы вспомнить вопрос.
– Эм, полагаю, что, когда ты по ту сторону, тебе уже положительно всё равно, с кем находиться рядом. Всё лучше, если сравнивать с сырой землёй и обитающими в ней гадами.
– Вот как вы полагаете… – сказала дама задумчиво и принялась обмахиваться кружевным веером. – То есть, по-вашему, там ничего нет?
Победоносцев посмотрел на небо и пожал плечами:
– Пожалуй, если и есть что-то, то нам этого отсюда не увидать.
– Знаете, мой покойный супруг считал совершенно иначе. Смерть, говорил он, это иллюзия, фокус. Впрочем, как и жизнь. Для него между этими понятиями не было особой разницы.
– Соболезную вашей утрате, – сказал Победоносцев.
– Бросьте, это было давно, – отмахнулась графиня веером. – Но мне кажется, что мой супруг был более прав, чем вы. Разве вы сами никогда не сталкивались с чем-то таким, чего нельзя объяснить иначе, чем существованием некоего потустороннего мира?
Победоносцев неприятно поёжился от воспоминаний о видении, посетившем его несколько минут назад в гостиной:
– Стоит ли заводить такие разговоры при подобных обстоятельствах?
– Стоит, – сказала она серьёзно. – Именно при таких и стоит. В такие моменты мы, как никогда, близки к той самой грани. Буквально можем почувствовать её, коснуться пальцем. А может быть, даже и проткнуть. – Она ткнула своим аккуратным пальчиком в чёрной перчатке в воздух. – И иногда достаточно одного маленького касания, чтобы по материи нашего мира пошли круги. Смерть, как никогда, заостряет ощущение жизни, вы не находите?
– Прошу простить, графиня. Я, признаться, плохо спал и не могу уловить суть нашей беседы…
Графиня повернула к нему точёное, затенённое вуалью лицо:
– Говорят, вы отправили на тот свет возлюбленного старушки…
– Я застрелил преступника, который, без сомнения, замешан был в смерти баронессы и к тому же первый развязал стрельбу, – ответил Победоносцев, чувствуя будто бы в её словах уязвление, а в своих – невольное оправдание.
– Ах! Первый, последний… Вы, мужчины, словно мальчишки, продолжаете до самой смерти двигать своих деревянных лошадок и солдатиков. Одного только не понимаете, что вы эти солдатики и есть.
Победоносцев как будто бы действительно понял смысл её слов, и ему стало на мгновение стыдно.
– Но правду ли говорят, что истинный виновник ещё на свободе? – улыбнулась графиня.
– Пока на свободе, мадам.
– О, оставьте браваду. Этот факт в меньшей степени зависит от вас, чем от него самого. Будь он поумнее, он бы уже был где-нибудь в Женеве.
– А откуда вы
