одеяния с заштопанными юбками. Они расселись на диване с резными подлокотниками и бархатными подушками. Нам подали чай на подносе. Отец дёргался, силясь скрыть бурлящие эмоции. Мать держалась холодно.
Когда я им рассказал о случившемся двадцать лет назад, все иллюзии схлынули. Мать кинулась, и чуть не задушила, отец раскричался.
— Позор! Какой позор! Ты навсегда заклеймил наш род трусами! Как ты мог? Столетия великой истории Парящего Замка канули в Лету! И всё из-за твоей бесхребетности! Слабости! Ты мне больше не сын, Дамон! Кто угодно, но не ты!
Его пылкие эмоции были вполне логичны и понятны. Лакеи, подоспев вовремя, успокоили моих родителей. Я убедил их в том, что уводить стариков обратно в опочивальни нет нужды. Была ещё одна новость. Главная новость. Подождал, пока те успокоятся. Дал сигнал подругам готовиться к худшему.
Поток брани затих где-то через час. Может чуть дольше. За окном успело стемнеть. Остальные гуляющие старики ушли на ужин, а мы остались. Мы ждали тишины. Лакеи зажгли канделябры и люстры. Жёлтый свет отражался от высоких окон.
Наконец, когда я выложил, что собираюсь жениться на простой смертной девушке, мать с отцом отреагировали именно так, как я того ожидал — рассмеялись. Сперва они посчитали это какой-то злой шуткой. Неким словесным трюком, которым я баловался когда-то в детстве, мастерски избегая прямой лжи. Но затем, когда они сообразили, что я вовсе не лгу, то рассвирепели. Мать аж слюной обливалась. Опрокинула стол, и как с цепи сорвалась.
Началась схватка. У отца в руке оказался столовый нож. Камилла среагировала моментально и превратила его в синичку. (Нож, а не отца). В нас швыряли всё, что им под руку попадалось, лакеи скрутили стариков, заставили их выпить успокаивающего зелья. Увели. Нас попросили уехать. (И больше, по возможности, не возвращаться).
В целом всё произошло именно так, как я и предсказывал: скандал, крики, ругань, обвинения, драка. Я и не рассчитывал на то, что мои родители без вопросов примут всё то, что случилось со мной, с нашим царством, и с нашей семьёй. Их понять можно. Они в одночасье лишились главного наследия, дочери, дома. В этот вечер они потеряли всё. А моя женитьба? Хах! Это, считайте, вишенка на торте безумия. Плевок в их родительские сердца.
— Жениться на смертной — это всё равно что жениться на дворовой кошке. Нет! Всё равно что на муравье! Это всё твои бунтарские детские капризы! Чихнёшь, и её не станет! Так зачем, скажи мне, Дамон? Зачем жениться? — негодовала мать.
— Совсем с ума сошёл! — добавил отец. — Нет. Так не пойдёт! Только через мой труп!
— Позорище. Мало того, что ты разрушил наше царство? Мало того, что загубил сестру? Тебе ещё приспичило обмазаться в нечистотах, да пробежать голым на глазах у честного народа? Ты для меня мёртв! Всё! Слышишь, Дамон? Мёртв!
Их слова больно резали, но я держался. Когда родителей увели, Камилла и Ефра приблизились. Здесь не надо быть эмпатом, дабы знать, что творилось у меня на сердце. Подруги обняли меня за плечи, а я только и мог, что стоять столбом с расквашенной губой.
— Полетели обратно. Я устал.
Глава Семнадцатая: Свадебные колокола
Короткий взгляд — провал до дна,
Всё ясно мне! Это она —
Моя мечта, мой кислород
Я твой запретный плод!
Мы два сиамских близнеца,
Одна душа на два лица
И пусть нас рвут на два куска,
Мы вместе до конца!
Слот — Альфа Ромео + Бета Джульетта
От лица Софьи:
Кабы не его блестящие крылышки да острые уши, я б подумала, что его история — это чей-то типичный быт, мол: «Опять дед с батей сцепились. Каждую пятницу оно и то же». Димексид от отёков, компресс на нос, бепантенка для заживления. Все синяки смазаны, пластыри на всё лицо — красавец. Девчули вон тоже из волос вычищали застрявшие колтуны да опилки. «Погостили», называется, у родственничков. Я в ахуе.
— Ты в порядке? — спросила я, заглядывая в его спокойные синие глаза.
— Переживу, — ответил Демьян. — Отличный материал собрал для будущих сессий с моим терапевтом.
— Хах, это точно. Ну что, по пивчанскому?
— Ура! — взвизгнула Ефра. — Бухаем!
— Нет-нет. Завтра понедельник. Нам на занятия, и… я не в настроении, извините.
— Как скажешь. Тогда, спать? Где вы девочки остановились? Или у нас хотите переночевать?
— О нет. Мне на мой век хватило с головой отсыпаться на полу. Мы с Ефрой, пожалуй, снимем комнату в отеле. Ефи, вызовешь такси? Я истощена пиздец.
— Ща.
Девчонки ушли. Мы легли спать. Я прижалась к его спине, забравшись под его одеяло. (Да, у нас раздельные одеяла, и что вы мне сделаете?) Обвила руками грудь, уткнулась лицом в его плечо. Крылья дрогнули, щекоча мне живот.
— Я рада, что ты вернулся, Демьян. Не знаю, что бы я делала, если бы не вернулся.
— Угу, — всё ещё холодные пальцы поглаживали мою ладонь. От него пахло смолой и лошадьми. Сил не хватило даже на душ. Но слова… слова, которые набухли внутри, готовые вырваться в любой момент — я ощутила их почти физически.
— Что такое?
— Знаешь, что я почувствовал, когда родители облили меня грязью?
— Что?
— Немного обиды. Совсем чуть-чуть. Я был готов к любым их тирадам в мой адрес. Но вот когда они заговорили о тебе, я… Проклятье…
— Почему ты весь дрожишь? Холодно?
— Проклятье, Соф! Я так разозлился! Как они могут на полном серьёзе нести бред, и верить в правоту своих слов? Как они могут оскорблять кого-либо, даже не видев его в глаза? Это бессмысленно! Отвратительно! И это… это разбило мне сердце, Соф.
«Он плачет», поняла я. Дрожит, потому что плачет. Прижалась крепче, ласково поглаживала по волосам, и целовала в шею. Единственные слова утешения, пришедшие мне на ум, сорвались тихим шёпотом:
— Мы не выбираем у кого родиться. У праведников или у грешников. У богатых или у бедных. У здоровых или у больных. Родители — это лотерея с рандомным исходом. Мои вон тоже не идеальны. Могло быть и лучше. Могло и хуже. Не любить их, и даже ненавидеть — это нормально, Демьян. Нормально.
Шмыгнув носом, он повернулся ко мне, а затем нежно провёл ладонью по моей щеке. В полумраке черты его заклеенного в пластырях лица размывались, но я угадала облегчённую улыбку.
— Спасибо тебе за всё. Пускай с предками покончено, но у меня остались верные друзья, и вы с Егором. Моя… семья.
Стиснув зубы, чуть взвизгнула,
